Джеймс Айлингтон - Тень ушедшего

Поиски были недолгими. Он поднял зрение высоко над замком, озирая окрестные поля и почти сразу увидел одинокую фигуру, пробирающуюся по северной дороге, оскальзывающуюся на сыпучем склоне. Простая коричневая ряса узнавалась даже издалека, даже в темноте.

Он двигался как никогда быстро, и все же в его движениях была холодная обдуманность, спокойствие, несовместимое с бушующим в нем пламенем. Он шел, а люди вокруг застыли статуями. Ветер застыл, едва ощущался, языки факелов медленно раскачивались. Проходя мимо, он выдернул один из гнезда, покинул замок и повернул на север.

Он знал, что всякий, глядя ему вслед, увидит лишь рыжий огонек, не более того.

Он обошел беглеца, твердо встал на пути тяжеловесного священника. Давьяну хотелось увидеть его лицо. Увидеть взгляд, когда тот поймет, что сейчас умрет.

Заметив перед собой Давьяна, священник остолбенел. Скулы его разгорелись от быстрой ходьбы, но в остальном он был бледнее призрака. И лицо выражало чистый ужас.

– Смилуйся, – прошептал он и, в спешке попятившись, упал назад. Он, даже сидя на дороге, казалось, отползал, уставившись на преследователя диким взглядом. – Смилуйся. Это не я. Элом клянусь, это не я.

Взгляд Давьяна упал на замаранную одежду священника. Руки до плеч были голыми, и на них виднелись длинные царапины. Испарилось последнее подобие хладнокровия.

Он дотянулся сутью, прижал толстяка к земле. И сосредоточился на его руках. Священник завопил, когда левый мизинец с коротким треском вывернулся назад. Выпустив мизинец, Давьян перешел к следующему пальцу. Хруст. Хруст. Хруст. Хруст. Давьян едва ли сознавал, что делает. Он желал одного – чтобы этот человек ощутил ту же боль, какую чувствует он. Или хуже.

Он продолжал. Когда он доломал пальцы на ногах, вопли священника перешли в слабый скулеж.

Давьян нахмурился. Так не пойдет. Этот человек еще ничего не прочувствовал.

Он сосредоточился. Он напоил священника сутью, позволив срастись сломанным костям. Вправить их он не потрудился; кости срослись под неестественными углами уродливо и, вероятно, с мучительной болью. И все же самая страшная боль унялась.

Он переменил направления тока, нацелив суть в кровь. Нагрел ее. Сперва немного, затем сильнее, и наконец ощутил, как она вскипает. На этот раз священник вопил как следует. Протяжные крики боли, душераздирающая агония. Давьян смотрел бесстрастно, ничего не ощущая. Ни удовлетворения. Ни печали. Это не было местью. Справедливость, простая и чистая.

Подпитав умирающего энергией, чтобы не дать ему провалиться в обморок, он превратил толику сути в острое тонкое лезвие. И одним движением кисти кастрировал мужчину.

Теперь священник не издавал ни звука: лежал, судорожно выгибая спину. Сознание его отчаянно стремилось закрыться, но Давьян сосредоточенно следил, чтобы тот сознавал каждое мгновение происходящего. Кровь, булькая, выливалась на землю, шипела на холодных камнях. Вот как он умрет. Медленно и мучительно истекая кровью.

Удостоверившись, что умирающему хватит сути, чтобы пробыть в сознании до конца, он нагнулся так, чтобы священник видел его лицо.

– За Элл, – произнес он. Повернулся и пошел обратно в замок.

Он не заметил, как далеко ушел – возвращаться в Каер Лиордас пришлось целую милю. Как он попал сюда так быстро? Он хотел вспомнить, но все сливалось…

И тут это обрушилось на него. То, что случилось. То, что сделал он. Он упал на колени, его стошнило, вывернуло наизнанку. Когда рвота кончилась, он встал на подгибающиеся ноги и пошел к замку. Словно издалека подумал, что это от потрясения.

Гости ждали его, высыпав за ворота, но он молча протолкался сквозь толпу, почти не слыша вопросов и пустых слов сочувствия. Он прямиком прошагал к телу жены. Кто-то перенес ее от канавы на середину двора, сложил ей руки на груди. Но даже теперь она не выглядела «покойной». Разорванное платье в крови выдавало правду.

Он постоял над ней, тупо глядя вниз. Внутри было… ничто. Пустота, такая полная, что не давала вдохнуть. Ничто ничего не значило. Она ушла, ушла так быстро, что ничто уже не будет иметь значения.

– Нет… – Слово непрошеным вырвалось из горла. Он встал на колени, взял ее лицо в ладони. – Нет.

Он погрузился в глубину себя, вновь зачерпывая суть. Сколько бы сил он ни потратил в эту ночь, тайник снова был почти полон. Внутреннее чувство подсказывало, что при всем его могуществе ему никогда не собрать столько сути, чтобы вернуть ее к жизни. Нужно было больше. Гораздо больше.

Он потянулся вовне. Суть окружала его, она была повсюду, в замке и вокруг. Трава и деревья, факелы на стенах.

Люди.

Некогда было раздумывать – с каждой секундой вернуть ее делалось все труднее. Он втянул суть в себя и направил ее течение в Элл. Все ее тело засветилось мягким желтым сиянием, но этого и близко не хватило. Когда его тайник стал иссякать, он потянул суть извне. Он смутно ощущал, как вянет трава, ветер доносил издалека шум падающих деревьев. Один за другим гасли факелы.

Все равно мало.

Где-то в замке закричали, когда первый из людей упал замертво, лишившись сути. Закричали и другие, но вопли обрывались по мере того, как Давьян вытягивал их жизненную силу, вбирая ее в себя и оттуда направляя в Элл. В сознании его окружающее делалось темнее с каждым мгновением, и наконец в нем не осталось ни капли сути. Не осталось живых. Кроме него.

Свой тайник он опустошил задолго до того, но знал, что есть еще. Он почти добился – он почти видел ее дыхание, почти видел румянец, возвращающийся на гладкие щеки. Он потянулся к той сути, что питала его тело. Взял все, что оставалось.

Члены его онемели, ладони соскользнули со щек Элл, связь наконец прервалась. Получилось? Он вглядывался в ее лицо, ловил движение груди, любые признаки жизни. Но он так устал.

Он закрыл глаза.

Открыв их вновь, он снова оказался в Дейланнисе, лицом к лицу с Малшашем. Он долго стоял, ошеломленный, не находя слов. Такую же растерянность выражало и лицо Малшаша, но к ней примешивалось такое, от чего по спине Давьяна побежали мурашки. Раскаленный гнев.

Давьян вдруг моргнул, заметив: сегодняшний облик Малшаша был ему знаком. Гость со свадьбы, тот, что пытался его утешить. Илрин.

Всего мгновение понадобилось, чтобы связать остальное. Назвать их по имени он не мог, но помнил многих. Людей, чей облик в тот или иной день принимал за эти две недели Малшаш.

Тот постоял еще, дыша тяжело, как после гонки. – Приготовься, Давьян, – наконец выдавил он. – Сегодня ты уходишь отсюда.