Рик Риордан - Магнус Чейз и боги Асгарда. Книга 3. Корабль мертвецов [litres]

Звучало, конечно, заманчиво… Но я понимал, что это лишь уловка. Эти сокровища никому не принесут добра. Я опустил взгляд на свои голые ноги, поцарапанные и грязные. Вспомнив удушающее драконье зловоние, я подумал о Хэртстоуне – какое печальное у него было лицо, когда он прощался с отцом, – и пробормотал:

– В гробу я видал эти сокровища.

– Вот именно, – согласился Блитц. – Ну что, на счет три? Раз, два…

И мы закинули рюкзак в озерцо. Я едва сдержался, чтобы не прыгнуть следом.

– Принимай подарочек, Андвари, – сказал я. – Будь здоров.

А может, Андвари там и не было. В таком случае мы сделали семейку форелей миллиардерами.

Блитц облегченно вздохнул:

– Ну, хоть одно бремя с плеч долой. А теперь… еще одно.

Мой желудок снова взбунтовался.

– А мне правда надо есть это самое…

– Драконье сердце? Тебе? – Блитцен затряс головой. – То есть, конечно, убил его ты… Но тут другой случай. Тебе не надо его есть.

– Хвала богам!

– Его надо съесть Хэрту.

– Что?!

Блитц понурился:

– Понимаешь, Магнус, дракон ведь ему родня. Если убиваешь кольцевого дракона, нужно непременно уничтожить сердце. Только так его душа упокоится в мире. Можно его просто сжечь…

– Ну вот, отличное решение!

– … а можно съесть его. И тогда ты наследуешь память дракона и его мудрость.

Иметь в голове мемуары такого папаши и его весьма сомнительную мудрость – по-моему, удовольствие ниже среднего. Непонятно, на кой Хэртстоуну это сдалось. И к чему ему вообще заморачиваться упокоением драконьей души? Андирон же ясно сказал ему: «Не трать больше на него времени». Вот воистину стоящий братский совет, разве нет?

– Но если Хэрт… То есть, а это разве не каннибализм? Или драконо… лизм? Или что-то типа того?

– Тут я точно не скажу, – ответил Блитцен таким голосом, будто на самом деле хотел рявкнуть во всю глотку: «ДА, Я ЗНАЮ, ЭТО СТРАШНАЯ МЕРЗОСТЬ». – Пойдем, поможем ему… что бы он ни решил.

Джек с Хэртстоуном соорудили костер. Хэртстоун держал над огнем вертел, а Джек парил рядышком, распевая «Польку пивной бочки» [59]во всю мощь несуществующих легких. Хэрт, будучи глухим, представлял собой идеальную публику.

Картина почти идиллическая. Если, конечно, не обращать внимания на гниющую рядом пятитонную тушу, кислую мину Хэртстоуна и на вертел с блестящим, сочным шматом мяса величиной с баскетбольную корзину. И еще на запах шашлыка. Сердце мистера Олдермана пахло как обычная еда. И от этого меня чуть снова не стошнило.

– Получилось? – просигналил Хэрт одной рукой.

– Да, – ответил Блитцен. – Сокровищ и кольца больше нет. Рыбки разбогатели.

Хэртстоун удовлетворенно кивнул. В его светлой шевелюре застряли комочки земли и листья. Как будто лес усыпал его конфетти по случаю праздничной кончины отца.

– Хэрт, дружище. – Я указал на сердце. – Тебе не обязательно это делать. Должен быть другой выход.

– И я о том же! – встрял Джек. – Он меня не слышит, ясное дело, но все же!

Хэрт начал было отвечать одной рукой, но это все равно что говорить без гласных. Так что он сдался. Показал сначала на меня, потом на вертел:

– Подержи его немного.

Я не горел желанием приближаться к драконьему сердцу. Но я тут единственный, кто может и говорить и держать вертел. Хэрт будет читать по моим губам. У Блитцена лицо скрыто сеткой, он беседует с Хэртом только руками. А от Джека и вовсе проку мало.

Поэтому я принял дежурство по вертелу. Сердце оказалось довольно тяжелым и угрожающе вихлялось на шаткой конструкции из двух рогатин. В общем, чтобы оно не свалилось в огонь, за ним нужен был глаз да глаз.

Хэртстоун размял пальцы, готовясь к длительной беседе. Кадык у него ходил ходуном, словно его горло заранее противилось сегодняшнему фирменному блюду.

– Если я съем сердце, – показал Хэртстоун, – знания моего отца не исчезнут.

– Это да, – согласился я. – Но на что тебе эти знания?

Его пальцы на мгновение замерли в воздухе.

– Это память о матери, об Андироне. О наших предках. Это знание нашей… – Он изобразил букву «И». И я догадался, что это, наверное, значит «история». Хотя жест больше напоминал удар учительской линейкой по пальцам школьника-лоботряса.

– Но ведь ты все это будешь видеть глазами отца, – возразил я. – А твой отец – отрава ползучая. Андирон же сказал: ты ничем ему больше не обязан. Плюнь ты на его мудрость.

Джек захихикал:

– Ну что я говорил? Ведь, в конце концов, этот тип собирал булыжники!

Иногда я только радуюсь, что у Джека с Хэртом языковой барьер.

Хэртстоун стиснул зубы. Меня-то он хорошо понял, только вряд ли я сказал что-то новое. Он и сам отнюдь не жаждал съесть эту пакость. Но это было для него… даже не знаю, как назвать… Ну, обязательство, что ли. Долг чести. Или у Хэрта теплилась надежда, что в глубине отцовской души отыщется хоть искорка любви к старшему сыну. Хоть что-то, что помогло бы очистить память о мистере Олдермане.

А я вот на такое не стал бы надеяться. По мне, так лучше не разгребать эти завалы. Если лицо уродское, то наверняка за ним обнаружится уродская душонка в обрамлении уродской биографии. Уродские знания мистера Олдермана отравят Хэртстоуна, если он их в прямом смысле слова переварит. Надо найти вегетарианское решение. Или буддийское. На худой конец сообразить что-нибудь из разряда еды для зеленоволосых.

Блитцен уселся, закинув ногу на ногу, и похлопал друга по колену.

– Тебе решать, – сказал он руками. – Но душа упокоится, что бы ты ни выбрал.

– Да! – с жаром поддержал я гнома. – Сожги это сердце! Пусть оно…

И тут я дал маху. Чересчур перевозбудился. Переключился на Хэрта и напрочь позабыл о своих обязанностях шеф-повара. И чуточку резковато повернул вертел. Сердце обрадованно встрепенулось, подпорки подкосились, и все сооружение рухнуло в костер.

Думаете, этим все закончилось? Ха, держите карман шире! Я все устроил так, что стало в тыщу раз хуже. О, молниеносная и бездумная реакция эйнхерия! Спасибо тебе огромное. Потому что, повинуясь этой самой реакции, я попытался поймать падающее в костер сердце. И даже почти поймал. Но оно все равно выскользнуло из рук и шлепнулось в огонь. И полыхнуло так, словно его желудочки были до краев налиты бензином. Красная вспышка – и, прощай, сердце!

Ну ладно. Это-то еще полбеды. Но ведь и это не конец истории. Сердце, истекающее соком, оставило на моих пальцах жирные отметины. И обожгло вдобавок. А что делают все нормальные люди, когда обжигают пальцы? Правильно, тянут их в рот. Именно так я и поступил. Аплодисменты сказочному кретину Магнусу Чейзу!

На вкус оказалось что-то вроде смеси перца чили со сладким фруктовым сиропом. Я вытащил пальцы изо рта и принялся яростно отплевываться. Я попробовал срыгнуть и обтер язык. Я ползал вокруг костра, плюясь и стеная: