Михаил Рожков - Хранитель

Размышления журналиста прервал подошедший мужчина. Был он правильного телосложения, одетый в байковую рубашку и спортивные штаны. Глаза его с любопытством смотрели на Ручкина, нос его был небольшой и острый, а лицо выглядело интеллигентным. На голове у него были редкие единицы седых волос.

— Разрешите представиться: Яков Михайлович Планер, — произнёс он. — А вы наш новый медбрат?

— Да, — ответил Ручкин.

— Позвольте полюбопытствовать, как вас зовут?

— Пётр Алексеевич.

— Очень приятно, Пётр Алексеевич, — прошамкал не полным ртом зубов душевнобольной. — Надолго к нам? Или как получится?

— Как получится.

— Я понимаю, с нами нелегко, — произнёс Планер, облокотившись на стойку. — Я за пять лет, что тут нахожусь, столько сотрудников перевидал, жуть. Кто-то задерживается надолго, а кто-то, как вы, как получится.

Было видно, что пациент очень хочет поговорить. Не каждый день тут появляются новые лица, а со старыми все темы давно избиты.

— Вы тут пять лет находитесь? — решил поддержать разговор Ручкин.

— Где-то около того, — ответил Яков Михайлович, — конечно с редкими перерывами на воле. У меня же свой маленький домик в деревне и кот Васька. Умный жутко. А вот родственники меня визитами не балуют, боятся меня. А я что: чувствую, что мне плохо становится, так сразу еду в больницу ложиться на лечение. Вот сейчас курс пройду и снова к себе в деревню. Интересно, как там Васька мой? Наверное, замёрз и кушать хочет. Снегу-то в этом году ого-го сколько намело. Но ничего, он дождётся, не впервой. Вы сегодня до вечера с нами или до утра?

— До утра.

— Это хорошо. Сегодня вечером смена хорошая будет. Лариса Геннадьевна, медсестра, которая вечером придёт, женщина хорошая, хоть и импульсивная. Главное, что с душой. А ведь душа, она не у каждого есть, Пётр Алексеевич. Иной раз смотришь, солидный человек, умный, хорошо одетый, а на поверку так пустой оказывается. А что человек без души? Так, набор мяса и костей. И полведра крови. А вы, Пётр Алексеевич, с душой, я это сразу приметил.

— Спасибо, — сдержанно ответил журналист, опасаясь, что разговор перейдёт в опасную плоскость.

— Я, кстати, в молодости хорошим музыкантом был, — продолжил беседу Яков Михайлович. — Да, выступал в ресторанах, песни пел, на гитаре играл. Наливали, конечно, так потихоньку и пристрастился к зелёному змию. А потом что-то пошло не так. Голоса начал слышать. Поначалу не придавал этому значения, а потом дальше — хуже. Вот Василий Иванович, он голова, хороший врач. Выхожу всегда отсюда как новенький. И с алкоголем завязал, десять лет уже как ни-ни. А на гитаре до сих пор играю. Пальцы, правда, уже не те, но всё равно кое-что ещё могу. Вы, кстати, приходите ко мне на концерт.

— Когда?

— Да сегодня вечером. Василий Иванович всегда разрешает мне с гитарой приходить. Правда, лежит она в сестринской. Лариса Геннадьевна, добрая душа, в свою смену всегда даёт мне минут двадцать побренчать. Так что жду вас. Придёте? — с надеждой в голосе спросил Планер, наклонившись к Ручкину.

— Приду.

— Яков, это что такое? Почему не в палате? — раздался голос Галины.

— Так не хочу я спать, Галина Петровна, — начал оправдываться душевнобольной.

— Не хочешь спать, лежи, книжки читай, — ответила медсестра, подойдя к посту. — Ну-ка, марш в палату.

— Обязательно приходите, — шепнул на ухо Ручкину Планер. — Я в четвёртой палате лежу.

Договорил и медленно пошёл к себе.

Незаметно подошло время ужина. Всё прошло так же в будничном режиме: тарелки, таблетки, уколы. Наступило время второй смены. Старая ушла, вместо неё пришла новая. Лариса Геннадьевна оказалась крупной комплекции женщиной постбальзаковского возраста. Голос у неё был громкий, звонкий и не терпящий возражений. Говорила она много, порой без умолку, порой не всегда к месту. Женщиной она оказалось очень деятельной, ходила быстро, размахивала руками. Больные выполняли её указания беспрекословно. Она быстро выгнала всех из палат, построила, шустро провела перекличку, включила пациентам телевизор и позвала журналиста пить чай. Ручкину только и оставалось, что удивляться такой прыти.

— Ну, рассказывай давай, — сказала Лариса, насыпая себе в чай четыре ложки сахара.

— Чего рассказывать? — недоумённо спросил Пётр Алексеевич, отказавшись от сахара.

— Да всё рассказывай. Кстати, почему сахар не ешь, болен чем?

— Нет, не болен, — ответил Ручкин, отказавшись и от предложенных эклеров. — Просто не ем сладкое.

— Да ты что, а как же так? Мозгу-то нужна глюкоза.

— Ну, позволяю себе утром одну-две конфетки. Мне хватает.

— За фигурой, значит, следишь, — громко хлебая чай, сделала заключение медсестра. — Спортсмен, небось? Ну да, фигура у тебя ничего такая, — бесцеремонно оглядев журналиста, вынесла вердикт медработник.

— Так, занимаюсь для себя, — ошалев от напора, произнёс Пётр Алексеевич.

— А я вот не могу без сладкого. Это для меня как наркотик, — пояснила Лариса Геннадьевна, взявшись за второй эклер. Сам-то женат? — продолжила допрос она.

— Да.

— Понятно. А откуда будешь? Из Тулы или из области?

— Из Тулы.

— А я из Липок. Слышал про такой городок?

Ручкин, конечно же, не слышал, но на всякий случай, ответил утвердительно.

— Муж, дети, собака, всё как положено, — продолжила пытку разговором Лариса. — Ты животных-то любишь, Петя?

— Люблю, — ответил журналист, краем глаз замечая через открытую дверь столовой, как Иван направился в туалет. Нужно было срочно вежливо прервать разговор. — Лариса Геннадьевна, я пойду покурю? — предпринял попытку Ручкин, опасаясь того, что медсестра тоже окажется курящей.

— С ума, что ли, сошёл? — удивлённо выпучив глаза, произнесла она.

— А что такое?

— Какая я тебе Лариса Геннадьевна? Просто Лариса. Ясно?

— Ясно, Лариса.

— Вот так-то лучше. Ладно иди кури, куряка.

Пётр Алексеевич быстро ополоснул кружку от чая и спешно направился в туалет. В туалете стоял дым коромыслом. В отсутствие медсестры больные, воспользовавшись свободой, оккупировали туалет. Курили одновременно человек десять. Некоторые из них, заметив Ручкина, попытались спрятать дымящиеся сигареты, другие же не обратили внимания. Журналист с трудом нашёл нужного ему человека. Тот стоял в углу и чего-то ждал.

— Угощайся, — повторил привычную процедуру Ручкин.

Иван молча взял протянутую ему сигарету, так же молча прикурил и выдохнул дым под потолок, добавив тумана в помещении. Пётр Алексеевич на мгновенье задумался, как же ему построить диалог.

— Так как тебя зовут? — начал вновь Ручкин.

— Я бог, — ответил душевнобольной.

— Хорошо, давай поиграем в ассоциации, — предложил журналист. — Хранитель?

В ответ тишина.