Дебора А Вольф - Наследие Дракона [litres]

Первая лекарша, женщина, умудренная годами и жесткая, как кора терновника, с хмурым видом вышла вперед.

– Мне нужно обработать раны на ее теле.

Не дожидаясь ответа, она взяла маленький нож и начала срезать с Сулеймы одежду.

Хафса Азейна закрыла свое дневное зрение, но вид ран дочери продолжал липнуть к ее душе, словно нежеланный любовник. Ох, как только я найду виновника…

Она коснулась струн лиры. В ее ушах – лишь в ее – завыл от боли мужской голос.

Он был очень красив.

Игра Дару завораживала крупные тени. Ну а от ее игры они попросту убегали. Пальцы Хафсы танцевали по струнам, пощипывая и поглаживая их, и выманивая живые голоса из умерших. Кишка дрожала и выла, и рогатый кошачий череп испускал длинные вздохи, полные сожаления и утраты. Ее музыка была злой и печальной – призыв к безнадежной борьбе, крик отверженной мести. Хафса Азейна слепо хваталась за промежутки между звуками то одной, то другой ноты в поиске того, на что откликнется душа ее дочери – она уже давно почувствовала песнь в крови Сулеймы. Хафса отыскала бы ее где угодно.

И теперь тоже нашла.

Так вот ты где, – подумала Хафса Азейна. Ее дочь, как обычно, сияла, точно одна из зорких лун на бледном небе Шеханнама. Яркий свет Сулеймы был запятнан странной темной тучей, как будто в стеклянный кувшин с медом накапали яда.

Ты это видишь? – спросил Курраан.

Да.

Что это? От него исходит… зловоние.

Кот с отвращением оскалил клыки, обнажая черные губы.

Яд Ривера.

Сможешь ли ты его нейтрализовать?

Попытаюсь.

Попытаюсь, – сказал ее подмастерье, когда Хафса отправила его на смертельное задание. От себя она не могла требовать меньшего. Повелительница снов закрыла глаза.

В глубинах Шеханнама, в Стране Снов, Хафса Азейна начала повелевать снами. Сливаясь с формой собственной убитой души, чтобы превратиться в тварь, исполненную извращенного голода и жажды крови, она стала чудовищем, монстром, животным, порождением кошмаров.

А когда вновь открыла глаза, превратилась в Аннубасту.

В далеких глубинах, в далеких далях Охотница поднесла к ее губам золотой шофар, точно такой же, как тот, что был у повелительницы снов, и заиграла.

Аннубаста обнажила зубы в беззвучном оскале, но Хафса осталась сидеть возле дочери, скребя когтями и выдавливая вражье нутро. Она играла прекрасную мелодию. Вражье сердце было твердым и спелым, как слива, и его соки стекали ей на язык.

В сновидческом зрении Хафсы собравшиеся в комнате люди казались мутными очертаниями – едва ли они вообще присутствовали и скорее спали, чем, как им казалось, пребывали в сознании. Их души прятались от нее, хотя мутные глаза видели лишь человеческую форму повелительницы снов, играющей на лире с кишками вместо струн. Тени горели мрачным пламенем, голодные, трусливые и злые. Вашаи представлялись стеклянными статуями, напоенными темным дымом и живым присутствием. Их глаза светились, словно драгоценные камни. Но вот заклинатель теней…

Если тени казались темным пламенем, то он был сердцем тьмы и горел, как ночь. Его глаза были юными светилами на старом зловещем небе. Он стоял перед Хафсой, кутаясь в плащ из живых звезд, и прекрасно ее видел. Он видел ее, и его улыбка напоминала рассвет, что приходит после ночной смерти.

– Потанцуем? – спросил он.

Если то, что он сделал потом, можно было описать словом танец, если звуки, которые воспроизводила своей лирой Аннубаста, можно было назвать музыкой, то жизнь можно было считать всего лишь пригоршней брошенного по ветру песка.

– Повелительница снов?

Ее лица коснулось влажное полотенце, даря благословенную прохладу. Повелительница снов подняла руку, прижимая его к своей горящей в лихорадке коже.

Спящая красавица наконец проснулась, – засмеялся Курраан. – Интересно, поглотишь ли ты этот мир, как принцесса из старых сказок? Или решишь нас все-таки пощадить?

– Кофе, – застонала Хафса Азейна, садясь и открывая глаза.

Все ее тело болело, как она и опасалась.

Дару вложил в руки Хафсы глиняную кружку и помог поднести ее к губам. Повелительница снов увидела, что в противоположном углу комнаты ученица заклинателя теней точно так же ухаживала за своим учителем.

И чего мы только не делаем для этого мира, – подумала Хафса и постаралась заглушить эту горькую мысль горьким напитком.

– Что с Сулеймой? – спросила она.

Дару помедлил:

– Она чувствует себя лучше.

– Насколько лучше?

– Лекари говорят, что она будет жить…

– Но?

– С ней что-то не так, повелительница снов. Один раз она ненадолго проснулась, и ее глаза были полны кошмаров. В них затаилась тьма… – Он коснулся собственного плеча в том же месте, где находилась рана Сулеймы.

– Ее укусили. – Голос заклинателя теней хрипел.

Девушка протянула ему кружку с горячим кофе, но заклинатель, поморщившись, отказался.

– Яд Ривера. Мне удалось приостановить его распространение… Прости меня, Меиссати, нам обоим удалось его приостановить… но это не исцелит Сулейму. Яд будет просачиваться в ее кровь.

Он развел пальцы и погладил себя вдоль плеча, вверх по шее, пока наконец не коснулся головы.

– Он будет становиться сильнее и населять ее разум кошмарами, а потом они возьмут над ней верх.

– Кто такие эти они? – прошептал Дару, округляя глаза от ужаса.

Хафса Азейна взяла кружку из его трясущихся рук и, не обращая внимания на боль, сделала большой глоток обжигающего кофе.

– Араиды, – ответил заклинатель теней.

Его ученица содрогнулась.

– Нет, они ее не получат!

Хафса Азейна вернула чашку своему ученику и встала, хотя ее ноги продолжали дрожать, как у новорожденной кобылы. Повелительница снов посмотрела на избитое беспокойное лицо своей спящей дочери – прекрасной, как рассвет, и более драгоценной, чем сама жизнь.

– Приведи ко мне Левиатуса и истазу Ани, если сможешь ее отыскать, – сказала она своему подмастерью.

– Слушаюсь, хозяйка.

Дару низко поклонился и убежал.

Сулейма, – произнесла она про себя, и ее мертвое сердце ожило – ровно настолько, чтобы успеть разбиться.

– Значит, ты все-таки отправишься в Атуалон?

Кожа заклинателя теней приобрела жуткий оттенок, а глаза налились кровью. В конце концов он взял кружку с кофе и с трудом проглотил ее содержимое. Хафса Азейна подумала, что в глубине этих странных глаз таится насмешка.

– Мы поедем. Ка Ату… – Она согнулась, свободной рукой беря бастовскую лиру, и тряхнула головой, пытаясь избавиться от головокружения. – Отец сможет ее излечить. Я видела, как он исцелял людей, уже стоявших одной ногой на Пустынном Пути.

По правде говоря, Хасфа Азейна видела, как он возвращал людей, сделавших по Пустынному Пути гораздо больше, чем один шаг, но не считала необходимым говорить сейчас всю правду до конца.