Дебора А Вольф - Наследие Дракона [litres]

Может быть, хватит?

Она снова рассмеялась у него в голове, но перестала его дразнить и, поравнявшись с Измаем, продолжила бежать рядом с ним.

К тому времени, когда они наконец увидели оазис, Измай выбился из сил. Это была жалкая лужица, окруженная парочкой терновых кустов посреди песка. Именно в эти кусты он и сбросил наплечную сумку. Измай вытащил мех с водой и сделал большой глоток. Может быть, вода в этом месте окажется сладкой и он сможет наполнить шкуры заново, а может быть, и нет. В любом случае он не собирался странствовать так долго, чтобы это имело какое-то значение.

Уши Рухайи насторожились, и она напряглась; ее тело задрожало от радостного предвкушения.

Мясо! – Кошка упала на живот, ее задние лапы задергались, точно она была готова в любое мгновение понестись по склону вниз. Измай проследил за направлением ее взгляда, и его сердце подпрыгнуло, как у перепуганного оленя.

Подожди! Подожди! Это не мясо. Это лошадь! И к тому же непростая.

Она была видением, мечтой, сиявшей в открывшемся пространстве, такой же безупречной, как раковина на берегу реки. Лошадь подняла голову, прижала уши к голове, а затем снова подняла их, готовясь к схватке. Измай уставился на нее и наконец после стольких лет понял, что это такое – любовь к лошадям.

Но это не твоя лошадь, – возразила Рухайя. – Она такая молоденькая, такая нежная, такая сладкая!

Вашаи подняла на него взгляд и моргнула, и ее хвост опустился на землю.

Ох, помет и потроха! Ну что ж, если она тебе нужна, так тому и быть. В любом случае любопытно посмотреть, как ты будешь ее ловить.

Рухайя расслабилась, растянувшись на песке. Она сложила лапы под грудью, весело сверкая глазами.

Измай снова повесил сумку на плечо, не желая ее потерять, и сделал глубокий вдох, пытаясь ослабить сковавшее живот напряжение. Его руки тряслись, а во рту так пересохло, будто он снова случайно наткнулся на купающуюся Сулейму. Юноша медленно снял с куртки верхний ремень и связал его конец в простую петлю, а затем с часто бьющимся сердцем зашагал не спеша к воде.

Небольшая кобылка тут же подняла голову и начала следить за его приближением своими большими темными глазами. Она была серой, оттенка вьющегося в небе дыма или речной пены, что собирается возле верб. У нее было гибкое, тонкое тело и ноги, как у танцовщицы. Грива и хвост спускались шелковым водопадом.

Ну хватит, – жалобно попросила Рухайя. – Не нужно искать оправданий для плохих стихов.

Эхуани, – выдохнул Измай. Красота в правде. И именно так он ее назовет.

– Эхуани.

Кобыла пожирала его глазами, раздувая ноздри и впитывая его запах. Она его не боялась, это было ясно.

– Эхуани.

Измай трижды повторил ее имя. Он медленно сокращал расстояние между ними, следя за тем, чтобы его взгляд оставался мягким, а намерения ясными.

Я никогда не причиню тебе вреда, красавица.

Лошадь замерла, словно бледная луна в предрассветном небе, сверкая обещанием весны. Она…

Она ясно дала ему понять, что не собирается быть пойманной каким-то подростком, сколько бы комплиментов тот ей ни рассыпал. Эхуани – теперь это было ее имя – презрительно махнула хвостом, прежде чем развернуться и ускакать, запрокинув голову. Это напомнило Измаю реакцию Сулеймы на тот первый и единственный раз, когда он подошел к ней и, заикаясь, признался в любви.

Рухайя проскочила мимо Измая, оттолкнув его плечом и едва не свалив на землю.

Ну, чего же ты ждешь? – рассмеялась она. – Давай поймаем твою лошадку.

Погоня была веселой. Если бы Измай не израсходовал первую половину своей энергии на утреннюю тренировку, а вторую – на игры с Рухайей, то ему было бы еще веселее. Но в сложившихся обстоятельствах радость вскоре сменилась хмурой усталостью и даже некоторым раздражением при виде того, как Эхуани с явным удовольствием с ним играет.

Эта лошадь не была дикой – она была ухожена и накормлена и не боялась своих преследователей. Но и покладистой ее нельзя было назвать. Она могла ненадолго остановиться, позволяя им приблизиться, смотрела на протянутые пальцы Измая, а затем снова убегала, выбивая песок задними копытами, прыгая и подавая голос, как будто его предложение дружбы казалось ей глубоко оскорбительным.

Но все же каждый раз, когда кобыла замирала, остановка становилась все длиннее, каждый раз, когда она подпускала Измая ближе, ему казалось, что вот теперь-то он уж точно сможет к ней прикоснуться. Однако его пальцы неизменно хватали воздух, еще дрожащий и пахнущий ею.

В этом лошадь тоже походила на Сулейму.

Наконец, когда Дракон Солнца Акари обратился мыслями и взглядом к западному горизонту, Эхуани позволила Измаю дотронуться до нее. Это был всего лишь шепот, легкое прикосновение к бархатным губам и щекочущее чувство на вытянутой ладони, но видеть и чувствовать ее так близко, ощущать жар ее дыхания на своей руке было все равно что услышать обещание, и это придало Измаю уверенности и сил.

Он с ухмылкой обернулся к Рухайе. Его туар съехал набок, сумка с припасами и мехами воды оттягивала плечо, точно он нес по Зеере старшего кузнеца Хадида, а от шамзи на бедре и голени уже появились синяки, как будто Измай потерпел поражение в поединке с собственной тенью. Но он был уже близко.

А потом его осенило.

Рухайя, красавица моя, – начал задабривать Измай вашаи, – если ты загонишь лошадь вон в тот буерак, я потихоньку смогу подойти к ней с этой стороны, и, думаю, на этот раз она не убежит…

Буерак? Что еще за буерак? – Кошка прищурилась, проследив за его пальцем. Прямо к северу за буераком из кустов и костей Измай разглядел темную черту, которая обозначала Эйд Калмут. За фик, неудивительно, что он чувствовал себя так…

КОСТЯНОЙ ЦАРЬ!

Рухайя прижала уши к голове и завопила, порывисто подпрыгнув и едва не встав на задние лапы.

Костяной царь? – Разум Измая отключился. Ощущение было такое, словно его превратили в монолитный блок глупости. – Костяные цари существуют лишь в детских сказках. Нет никаких…

Воздух наполнился шипением. Оно началось с шума ветра, шепчущего что-то в сорняках, затем перешло в крики птиц и наконец усилилось до такой степени, будто закипели все чайники Эйш Калумма разом. Куча костей начала трястись и подниматься, и из-под песка, отряхиваясь, выбралось нечто настолько огромное и до того неправильное, что сознание Измая создало глухой заслон, защищаясь от этого зрелища так же, как когда-то от веревки Эхуани.

Вся эта масса накатывалась и росла – средоточием мертвечины, лесом костей, а затем сбоку чудища открылось углубление, достаточно большое, чтобы в него мог, не наклоняя головы, ступить взрослый человек, и достаточно широкое, чтобы четверо могли войти в него, держась за руки. Углубление начало растягиваться. Оно становилось все шире и вдруг исторгло такой исполненный ненависти и отчаяния вопль, что кровь застыла в жилах. От этого крика сердце Измая подскочило к горлу и оберегавшая его разум завеса упала.