Макс Мах - Дама Пик [litres]

Однако Август не успел обдумать это впечатление, поскольку в следующее мгновение Теа забрала у него книгу, отложила в сторону, а сама вдруг оказалась сидящей у него на коленях. Обняла его за шею, заглянула в глаза и, оставшись, кажется, довольной увиденным, поцеловала в губы. Что сказать?.. Август уже целовался с Теа, но такого поцелуя у них еще никогда не было. Этот поцелуй был полон желания и страсти, и впервые за всю недолгую историю их отношений все это откровенно демонстрировала сама Теа. Сама пришла к нему ночью в спальню, наверное, не без умысла забыв накинуть на себя не то что шлафрок, но хотя бы легкий пеньюар. Сама уселась к нему на колени, позволив Августу вполне ощутить жар ее тела, упругость бедер и твердость возбужденных сосков. И поцеловала его тоже сама, выплеснув на него разом такой шквал страсти, что Август сразу же вспыхнул, как сухое дерево, в которое ударила молния…

Пытаясь вспомнить затем, что и как происходило с ними после первого поцелуя, Август должен был признаться, что Теа превзошла все его ожидания. Ее красота словно бы удвоилась, напитанная силой эмоций и невероятным всплеском ее собственной магической силы. А то, что она творила с собой и с ним, нельзя было объяснить одним лишь заемным знанием, принадлежащим старушке Маргарите Браганца. Теа была слишком собой, чтобы кому-нибудь подражать, и притом невероятно естественной, что напрочь отметало подозрения в «плагиате». Но окончательно ввергло Августа в прострацию признание счастливой и довольной женщины, сделанное ею «утром нежности», пришедшим на смену «ночи страсти». Нежась в объятиях Августа, Теа приподняла голову, лежавшую до этого у него на груди, улыбнулась счастливо – глядя глаза в глаза – и шепнула то, что он меньше всего ожидал сейчас от нее услышать:

– Никогда не думала, что в первый раз может быть так хорошо…

Ну да! Все так и обстояло. Та женщина, с которой Август провел ночь, не знала других мужчин, кроме него. Никогда никому не отдавалась, если быть точным в определениях. Но и тело, в котором она теперь обитала, было девственно, если и не в анатомическом смысле слова – все-таки Август воссоздал Теа такой, какой она была, когда оставила своему любовнику прядь рыжих волос, – то уж верно в метафизическом.

Венеция, одиннадцатое октября 1763 года

У Августа было странное настроение. Непривычное. Вернее, давно забытое. То замечательное чувство, которое испытываешь, наверное, лишь в юности, впервые узнав чудо взаимности. Притом взаимности не со зрелой, все в жизни успевшей перепробовать женщиной, а с такой же юной, как ты сам, девушкой, ответившей страстью на твою страсть. Нечто похожее – хотя сравнение в этом вопросе никак не уместно – Август испытал много лет назад, впервые встретившись с Агатой. Но Агата выходила тогда замуж, да и он сам, если уж на то пошло, был не столько в нее влюблен, сколько покорен ее красотой. Во всяком случае, так он понимал это теперь. После всего. Желания в них обоих было много, а вот понимания, как выяснялось теперь, не было вовсе.

С Теа все происходило по-другому. Эту женщину он, разумеется, желал со всей страстью, на которую был способен. Это факт. Но, прежде всего, Август ее любил – и это тоже факт, – и оттого, быть может, он был крайне осторожен в своих «ухаживаниях», деликатен, чуток и обходителен. Нежность превалировала в его чувствах к Теа над страстью, что, учитывая репутацию Августа и весь его жизненный опыт темного колдуна, отнюдь не пустяк. Но от судьбы не уйдешь – голос плоти не заглушить, и в конечном счете все случилось как случилось. Настала ночь. Та самая, единственная. И прошла, уступив место утру. И, воспрянув ото сна, Август был счастлив, как, впрочем, была счастлива и Теа. Во всяком случае, женщина после ночи любви разве что не светилась.

– Хочешь знать, какая я на самом деле? – сладко потягиваясь со сна, спросила она. – Я имею в виду раньше, там… Ну ты понимаешь…

– Я понимаю, – кивнул он. – Но мне казалось, что ты не хочешь говорить о своем прошлом.

Так и было. Не хотела. Но и он не настаивал. Никогда. Ни разу.

– Раньше не хотела, – легко призналась женщина. – А сейчас вот расхотела не хотеть.

– Тогда рассказывай! – предложил Август, боясь вспугнуть возникшее между ними настроение.

– Меня зовут Таня, – мягко улыбнулась Теа, и глаза ее засияли изумрудной зеленью. – Не Танья, Август, а Таня. Повтори!

– Таня, – получилось куда проще, чем ему показалось в первое мгновение.

– Таня, – кивнула Теа, – и я тебе наврала, Август, – шевельнула она верхней губой, – мне не двадцать один. Просто эта Теа, – ткнула она себя в грудь, – она такая роскошная, Август, такая большая, красивая и взрослая… Ну ты понимаешь! Вот я и соврала. А на самом деле мне девятнадцать лет и я студентка. Учусь на матмехе … Ну то есть училась, – поправила себя Теа и тут же внесла необходимые пояснения: – Матмех – это математическо-механический факультет университета. Девушки там редко учатся… Своя специфика! – пожала она роскошными плечами, как если бы оправдывалась. – Слишком много требуется мозгов …

– То есть надо быть очень умной? – привычно перевел Август слова женщины на общеупотребительный язык.

– Да, – кивнула она и поправила сползшую с плеча бретельку ночной сорочки. – Надо быть умной…

– Но ты и есть умная, – улыбнулся Август, поощряя Теа к продолжению рассказа.

– Умная… – едва ли не печально вздохнула Теа, но блеск глаз никуда не исчез. Она веселилась на самом деле или, возможно, издевалась. Знать бы еще над кем: над ним или над собой?

– Умная, – повторила так, словно пробовала это слово на вкус. – Все в голову ушло, а на остальное, наверное, ресурсов не хватило. Я, Август, по жизни мелкая: метр пятьдесят шесть, и живого веса во мне – сорок кило. Представляешь? И внешность – так себе. Серенькая мышка. Даже хуже! Мальчики про таких, как я, говорят: « Плоска, как доска, и на вывеске тоска ».

Последнюю фразу она произнесла по-русски, и Август понял из нее только два слова: «доска» и «тоска». По-видимому, это была рифма и, следовательно, фраза являлась строкой из стихотворения.

– Э… – сказал он в ответ, боясь задать прямой вопрос о содержании «стишка». Но Теа отнюдь не смутилась, что было более чем странно, учитывая то, как она ответила на невысказанный Августом вопрос.

– Ни задницы, ни сисек, да еще и в очках, – пояснила она. – Ботанка и очкарик, сечешь, Август, фишку ?

Как это часто случалось с ним в последнее время, Август прозвучавший вопрос не понял, но смысл все-таки уловил. Впрочем, голова его сейчас была занята другим. Он пытался представить себе ту Таню, о которой рассказывала Теа. Маленькая и худенькая, похожая на мальчика, черноволосая – отчего-то он был уверен, что именно черноволосая, – в очках. Тонкая серебряная оправа, толстые линзы и голубые глаза. Образ этот совершенно не сочетался с тем характером, который успел узнать Август. Но, возможно, плоть накладывает отпечаток и на характер? Разве может оставаться неизменной душа, перешедшая из неказистого тела щуплой девушки-мальчика в роскошное тело Теа д’Агарис? Впрочем, вино не становится лучше или хуже от того, налито ли оно в серебро или в глину.