Евгений Рудашевский - Забытые руины [litres]

Теперь-то я знаю, что сделал это лишь для того, чтобы получить право еще чаще попрекать жену, наслаждаться ее унижением. Во мне говорил Илиус…

Не знаю, как бы все сложилось дальше. Думаю, я бы окончательно стал своим отцом, хоть и отрицал бы это. Но однажды сын Микки… наш сын сбежал. И не вернулся. Это случилось после особенно громкой и продолжительной ссоры – тогда Микка заявила, что хочет вернуться в торговую лавку. Я кричал, что это неуважение ко мне, что так она пытается доказать мое неумение содержать семью в достатке. Я тогда произнес много обидных слов…

Мальчику всего-то было девять лет. У него не было шансов… Нанятый следопыт сказал, что наш сын ушел на Ларкейскую трясину. Там бы и взрослому человеку пришлось туго, а тут… Следы терялись у полосы Сальтных топей.

Ссоры и скандалы закончились. Микка не вышла в торговую лавку. Замкнулась. Не упрекала меня, ни в чем не обвиняла. Просто сидела на кровати. Обнимала подушку сыну. Покачивалась. Тихо плакала. И это было хуже всего. Крики, ненависть, обвинения могли приглушить мою боль, но это…

Так продолжалось две недели. А я… я впервые пришел в дом хмельным. Не знал, что делать. Сам тоже плакал. И проклинал своего отца. Ругал себя за то, что не сбежал из семьи раньше, что не убил Илиуса еще до рождения сестры.

Тогда-то Сорт и рассказал мне об Авендилле – о комнате, в которой мы сейчас находимся. Сорт верил, что я хороший человек. По-своему винил самого себя в том, что случилось. Ведь я говорил ему, что раньше мы с Миккой почти не ругались. Да-да… я и его начал попрекать… Сорт не знал, как отблагодарить меня за приют и хороший стол, как искупить вину перед нашей семьей. Поэтому рассказал. Надеялся, что комната поможет.

Из слов Сорта, из того, что мне удалось выяснить впоследствии, я постепенно сложил историю комнаты и всех бед Авендилла…

Я продолжал слушать Теора, а сам настороженно смотрел, как силуэты в серой пустоте вокруг окрепли. Теперь не было сомнений: это двери. Десятки перемежавшихся дверей.

Колени окончательно затекли, но я почему-то не разрешал себе встать. Слушал Теора и только чувствовал, как после сна остывает браслет. В нем по-прежнему чувствовалась легкая пульсация.

Порой я боялся шевелиться – думал, что могу одним движением вернуть холодную тьму. Пропадет Теор, двери и этот серый свет. И тогда я усомнюсь в трезвости собственного ума, подумаю, что все услышанное и увиденное было наваждением.

Теор не обращал на меня внимания. Даже не смотрел мне в глаза. Принялся пересказывать историю книжника Нитоса, изучавшего вырождение Лаэрнора: то, как он построил комнату, как заложил в нее странный лигур – тяжеленную стальную сферу, обмотанную влажными тряпками, как начал вносить в нее вещи, вывезенные из Лаэрнора, и как это привело к гибели всего города. Теор бы удивился, узнав, что я могу дополнить его рассказ. Многих деталей, упомянутых Гийюдом, он не знал. Впрочем, главное ему было известно – в день исхода Нитос привел в город лаэрнорского черноита.

Я не перебивал Теора. Не показывал ему, что уже слышал историю книжника. При этом даже не пытался изобразить удивление – решил, что такое актерство здесь ни к чему.

Теор продолжал говорить, и вскоре я понял, что ему в действительности известно куда больше, чем мне, ведь Сорт, дядя Микки, был одним из трех каменщиков, которым наместник Авендилла позволил зайти в комнату Нитоса – Сорт шел вторым и вынес чашу из карнальского камня.

Гийюд обманул Горсинга. Каменщики не впали в беспамятство и смогли рассказать все, что увидели в комнате.

– Лигур Нитоса не просто открывает тайный проход, нет, – объяснял мне Теор. – И конечно, он здесь не держал своих богатств. Наместник ошибся. Тут нечто другое. Гораздо более сложное. Этот лигур… он запускает вас в ваше сознание.

– Что?

– Да. Может, это не совсем так и сам Нитос сумел бы как-то лучше определить, что именно здесь происходит, но мне кажется… Поймите, как только в закрытой комнате гаснет свет, вы оказывается внутри себя. В своем сознании, в своей памяти… не знаю, как сказать точнее. – Теор в отчаянии махнул рукой. – Судя по всему, Нитос неплохо ориентировался здесь. Быть может, у него был какой-то второй лигур, позволявший сосредоточиться и… делать задуманное. Возможно, книжник поэтому и приносил сюда все эти вещи из Лаэрнора – переместив их в свое сознание, хотел разобраться в их природе, понять причину, по которой выродилась Пластина молодости. Не знаю… И да, здесь он мог прятать что угодно. Лучшее хранилище. Спрятать в собственной памяти. Как такое найти кому-то другому?

Я не до конца понимаю, как устроена комната, но сейчас важно лишь то, что человек, заглянув в нее, оказавшись в себе, неизменно выносит наружу самое ценное – то, что искренне любит. Какой-то предмет, который, может, ему никогда не принадлежал, но однажды запал в память, а теперь, сотканный из воспоминаний, оживает. Это происходит само собой. Ты не заходишь сюда и не требуешь чего-то определенного. Комната лучше тебя знает о твоих вожделениях…

Думаю, так бывает с теми, кто зашел сюда без второго лигура, если он вообще существовал. Возможно, Нитоса охраняли кумаранские свитки – давали ему возможность не подчиняться комнате и самому определять, что именно он здесь сделает, что в ней оставит, а что вынесет, не знаю… Поймите! – Теор неожиданно повысил голос. – Это все уже не важно. Уверен, с тех пор комната изменилась. Вырождение затронуло Авендилл. Нитос перенес его из Лаэрнора. Хотел спасти один город, а погубил и второй…

Быть может, он заразил свой лигур, испортил… как-то повлиял на него тем, что приносил столько всего из Лаэрнора. По сути, он сблизил здоровый лигур и выродившийся. Не думаю, что это такая уж хорошая идея. Но повторю, для нас с вами важно только то, какой эта комната стала сейчас.

– А сейчас она позволяет вынести из себя то, что ты ценишь больше всего? – с сомнением повторил я.

– Именно.

– Но… какой в этом смысл? Не понимаю…

– Очень просто. Разве вы не понимаете?

– Зайти сюда и вынести ожерелье из камней горнейского опала? Вынести карнальскую чашу с тончайшей резьбой? «Сотканный из воспоминаний, оживает» ? Ты где-то увидел эти драгоценности и, сам того не понимая, долгие годы вожделел однажды ими завладеть? Так? Они стали твоей скрытой мечтой. И тут ты получаешь возможность вырвать из себя эту мечту – буквально дать ей твердую плоть. А потом… продать?

Кажется, я начал понимать, о чем говорит Теор. И все, что я слышал о комнате Нитоса раньше, вполне подтверждало такое объяснение, каким бы безумным оно ни показалось мне поначалу.

– Да, все верно. – Теор впервые за долгое время посмотрел мне в глаза. – Но…