Евгений Рудашевский - Забытые руины [litres]

Одна из них вывела в просторный зал с белыми стенами, с черной кованой люстрой. Слева – книжные полки. Справа – дверь на веранду. Напротив меня – три окна. Между ними по стене пробегали бежевые ящерки. За раскрытыми ставнями по мостовой шумели повозки. За мостовой лежало озеро, к недалекому горизонту ограниченное серыми глыбами гор. Ветер торопил по воде мятые волны, они кучерявились пенистыми завитками. Посреди зала стоял стол. За ним сидел мужчина. С рыжей бородой, в желтом жакете и черных штанах. Он что-то торопливо писал в зеленые тетради. Посмотрел на меня невидящим взглядом, усмехнулся и тут же возвратился к рукописи.

Я в раздражении захлопнул дверь. Не было желания спрашивать Теора о том, что это за человек и чем он занят.

Еще одна дверь. Темное душное помещение. Сборные каменные столы с деревянными лавками. Светильники из соляного стекла, открытые жаровни вдоль каменных стен и клубы дыма под потолком, в котором угадывались металлические коптильные чаши. Эта была потняцкая Гориндела. Я сразу узнал ее и оживился – первое понятное мне воспоминание.

Переступил через порог. Теор последовал за мной.

Я с интересом смотрел на оголенных по пояс посетителей, на их темные, неразличимые лица. Затем подошел к нашему столику.

Миалинта, на удивление красивая и даже чуть подсвеченная внутренним сиянием фаита. Альбинос Тенуин. Беззвучно хохочущий и сплевывающий Громбакх. Теора за столом не было. А я… я здесь был какой-то другой. В плотном черном плаще с высоким стоячим воротом. Ворот окантован серебристой полосой. Короткая стрижка поредевших волос…

Я приблизился к столу.

Наклонился к себе.

С ужасом увидел, что это и не я вовсе, а тот мужчина с портрета из Лекарского квартала Лаэрнора – незнакомец, так похожий на меня. Чужак, чей образ неотрывно преследовал меня в последнее время.

Возможно, именно этот человек три года назад приехал в Кар’ун-Ай выкупить браслет, а потом убил мою семью и сжег родную нейлу… Чужак, которого, глядя на меня, вспоминали Орин и Азгалика. Они, конечно, видели разницу в возрасте и внешности, но почему-то обращались ко мне так, будто вновь говорили именно с ним – с этим стариком, которого я первое время считал своей фантазией, безумным наваждением…

Ненадолго зажмурился. Первая волна ужаса прошла. Мне стало легче.

Открыв глаза, я постарался ни о чем не думать – только наблюдал и запоминал.

Опять склонился над столом. Хотел получше разглядеть сидевшего за столом незнакомца и должен был признать, что личина из Аптекарского квартала довольно точно передала его черты. Мужчина лет пятидесяти. С желтоватой иссушенной кожей. С моим, но постаревшим, осунувшимся и к тому же обезображенным лицом: от левого виска до подбородка шел рваный, зарубцевавшийся шрам – он оттягивал веко левого полузакрытого глаза.

Под плащом незнакомца проглядывали кожаные доспехи. На левой кисти – спираль из длинных и коротких полосок с тремя кружками в центре. На правой кисти – перчатка из желтого металла с черными прожилками узоров. До боли знакомая картина.

Я невольно обхватил спрятанный под рукавом браслет. Вспомнил, какой теперь стала моя правая кисть. В отчаянии дернул браслет, будто здесь, в комнате Нитоса, мог от него избавиться. Я бы согласился содрать его вместе с кожей. Но, конечно, понимал, что ничего подобного сделать не смогу.

Медленно отошел от стола. Гром, Тен и Миа продолжали разговор. Доставали из желобов сварившиеся куски мяса, корни. Незнакомец в плаще сидел неподвижно.

А потом повернул голову. Посмотрел на меня.

Я отшатнулся.

Бездонная пропасть черных зрачков. Пустынный взгляд беспредельного холода и одиночества. Тот самый, что мелькал в глазах Пилнгара и уже крепче проявлялся в глазах Азгалики. И я не сомневался, что этот взгляд на самом деле принадлежал сидевшему передо мной мужчине – так похожему на меня и одновременно мне совершенно чужому.

– Что это? – прошептал Теор. – Этого не может быть…

– О чем ты?

– Я не знаю, что это… Так не бывает. Это вы… Вы привнесли это в мое сознание! Но как… как вы это сделали? – Теор выглядел не менее взволнованным, чем я.

– Уходим.

– Как…

Мы быстрыми шагами вышли из потняцкой. Закрывая дверь, я заметил, что незнакомец по-прежнему следит за мной.

Первое время шли молча. Не сговариваясь, хотели подальше уйти от странной комнаты. Миновали больше десятка дверей, прежде чем замедлить шаг.

Успокоив дыхание, я спросил:

– Что ты видел?

Теор ответил не сразу:

– За столом вместо вас сидело… нечто.

– Нечто?

– Не знаю, как сказать. Это было похоже… на сгустки черноты, как… то, во что превратился Вайрик. Это было похоже на зордалина. Оно сидело на лавке… Как это могло произойти…

– И все?

– Что «все»?

– Ты не видел ни плаща, ни рук, ни лица… Вообще ничего?

Теор со страхом посмотрел на меня:

– Не нравится мне это. Но я знал, на что иду.

Поиски продолжились.

Я отчасти жалел Теора. Его погубленную жизнь. И все же злился на него. Чувствовал, как по рукам и ногам растекается жидкий металл усталости. Во рту пересохло. Хотелось отдохнуть. Забыться.

Резким движением распахивал двери. Кратко смотрел на открывавшиеся помещения, шел дальше. Почти не спрашивал Теора о видениях, которые находил. Злость и раздражение крепли. К ним примешался привкус отчаяния.

«Мы обречены. Безумная затея».

Постепенно я начал запоминать узоры на филенках дверей. Они были разными и примерно указывали на то, что скрыто в новой комнате. Простая одиночная линия на филенке означала, что за дверью таится какой-то отдельный предмет. Несколько линий приводили в более просторное помещение со множеством деталей. Пересеченные линии вели в целые районы, городские закутки. Чем больше было линий, тем больше внутри оказывалось людей. Круг на филенке выводил в комнату чувств и запахов.

Несколько раз я попадал в комнату с размытыми образами, где четким был лишь аромат – цветов, человеческого тела, деревянной мебели, дрожжей или хмеля. В таких же комнатах блуждали зацикленные звуки.

Реже попадались комнаты, филенки которых были украшены спиралью. Их двери едва поддавались – приходилось дергать за ручку, подсовывать в щель пальцы и потом с усилием ее расширять. Это были странные комнаты, в которые я потом не рисковал заходить. Белые стены, пол и потолок. Ни одного предмета, запаха или звука. А все пространство пересекали толстые серебристые лучи. Струны из моих снов. Только не было ни дребезжания, ни пульсации. Мертвые струны. Теор их не видел. Говорил, что перед нами пустое пространство, и предлагал идти дальше.

Не удержавшись, я зашел в одну из таких комнат. Протянул руку. Дотронулся до струны. Мягкая, будто вата, и все же туго натянутая. Надавил. Струна легко поддалась, и я услышал странный звук. Обернулся, вздрогнул. Теор исказился. Будто слепленный из глины, он ударился обо что-то твердое – сместив плечи, прогнув голову. Видение было страшным. Я убрал руку от струны, она постепенно выпрямилась, а к Теору вернулся прежний облик. По его словам, он ничего не почувствовал в минуту искажения. Несмотря на любопытство, ставить новые опыты в таких комнатах я отказался.