Евгений Рудашевский - Забытые руины [litres]

Мы шли дальше.

Утомительные, выматывающие поиски.

Долго бродили по городским окраинам Матриандира, Дортлинда, по навесным улицам Предместья и подземельям Кирандола, по садам Гойкорта и каменным кварталам Багульдина. Хмельные розвальни, хозяйники, торговые лавки, белые матрасницы, лавки скобянщиков и лудильщиков, овчарни, большие и малые арены, загоны, скотобойни… Мельтешение людей, чувств, мест. В ливень, жару, холод. В страхе, ликовании, отчаянии…

Усталость накрывала тяжелым колпаком. Глаза начинали закрываться. В голове гудела единственная мысль: «Мы обречены. Обречены скитаться тут вечность, если яд не убьет нас раньше».

Спальни с завешенными зеркалами, приемные залы, лéдники, тюремные глоты, ратуши, свинарни, бесконечные витки дорог, желтая брусчатка Кумаранского тракта.

– Когда же это кончится…

Очередная дверь вывела в круглый сумеречный зал с высоким потолком. Задрапированные в зеленое стены. Деревянная мебель с веретенообразными ножками. Сразу два зеркала, завешанных узорчатой тканью. Большие латунные подсвечники без свечей. Травяные ковры на полу. Потолок, украшенный незамысловатой мозаикой, был весь изрешечен крохотными отверстиями. Свет проникал в них, и к полу вытягивались солнечные конусы – яркие сверху и рассеянные снизу. Соприкасаясь друг с другом, конусы сплетали световую паутину. Это напомнило мне квартал Теней в Багульдине, и я зашел внутрь. Решил осмотреться.

– Странно, – прошептал Теор.

– Что?

– Я не знаю этого места.

– Ты сам говорил, что сознание хранит больше твоей памяти.

– Да… Но обычно я сразу вспоминаю то, что вижу. Даже если прежде считал это давно забытым. А тут… Где мы?

Теор подошел к крохотному, похожему на бойницу, окну. Таких здесь было не меньше десяти, равномерно распределенных по кругу единой стены. Я обошел все. Толстые мутные стекла не позволяли разглядеть, где именно мы оказались. Вокруг высились похожие на башни цилиндры домов. А недалекий горизонт со всех сторон ограничивался отвесной скалой, будто город находился на дне огромного котлована.

– Не понимаю, – нахмурился Теор. – Ничего подобного…

Он не успел договорить. Вся комната вздрогнула.

– Что…

И опять, только сильнее. Меня подбросило. При этом мебель осталась на месте. Лежавшие на тумбах украшения даже не сдвинулись.

– Что происходит?

Комната стала накреняться. Теор упал на колени, заскользил к стене. Я последовал за ним. Ударился. Не зная, что делать, схватился за один из закрепленных возле окошка подсвечников.

– Уходим, – испуганно прошептал Теор. – Такого раньше не было. Или я не помню…

Комната опять вздрогнула. Подпрыгнула. И резко перевернулась. Потолок теперь оказался полом. Я повис на подсвечнике. Глухой щелчок – одна из стоек погнулась. Не успел перехватить, рука скользнула по гладкой латуни. Пролетел через паутину из конусов солнечного света. Тяжелое падение на потолок. Я расшиб ногу и с удивлением заметил, что Теор уверенно стоит на прежнем полу.

– Смотрите под ноги! – процедил он.

– Что?

– Сконцентрируетесь на том, что под вами, и вы не будете падать.

Не совсем понимая, о чем говорит Теор, я все же уперся взглядом в потолок, на котором стоял. Комната опять повернулась. Но я остался на месте. Теор оказался прав.

– Нужно уходить, – прошептал он.

– Я бы не против…

– Идите к двери. И смотрите под ноги.

Комната опять крутанулась – еще быстрее, но я остался на месте. Потолок стал одной из стен. Новый оборот, теперь – в другую сторону.

Меня начинало тошнить. Кружилась голова. Я больше не падал, меня никуда не перетягивало, и все же я чувствовал вращение комнаты и мог четко определить, где именно оказался: внизу, наверху или сбоку.

– Безумие…

Медленные, опасливые шаги. Я даже не шагал, а скорее скользил в направлении двери. Упорно смотрел под ноги. Боялся моргнуть. Глаза воспалялись, слезились. Чем ближе я был к выходу, тем быстрее крутилась комната. Желудок сдавило. Во рту скопилась кислая слюна. Несколько раз поднялась горькая отрыжка. Затылок пульсировал гулкими ударами сердца. Наконец дверь оказалась подо мной, но я боялся на нее смотреть – чувствовал, что потолок вернулся в исходное положение, и не хотел упасть вниз.

– Давайте! – крикнул Теор.

Судя по звуку, он уже вышел.

– Ну же!

Я ждал. Комната вздрагивала, крутилась, тряслась мелкой дрожью, наконец крутилась и дрожала одновременно, будто я оказался в каменном цилиндре, пущенном под гору. Держался на ногах. Не падал. От постоянных приступов тошноты зрение затуманилось.

– Сейчас! – крикнул Теор, когда комната замерла, и я резко поднял голову – посмотрел вниз.

Пол комнаты перетянул меня к себе. Едва успев выставить руки, я упал. Боль обожгла плечо. Я завалился на спину. Стал судорожно поворачиваться, чтобы упереть взгляд под себя, когда Теор, ухватив за шиворот цаниобы, выволок меня наружу и захлопнул дверь.

Безумие окончилось. Наскоро ощупав себя и убедившись, что переломов нет, я откинулся на землю. Старался дышать медленно, глубоко. Закрыл глаза и еще какое-то время видел мельтешение кружащейся комнаты. Тошнота притихла, но не отступила.

– Что это было? – спросил я слабым голосом.

– Говорю же, не знаю. В прошлый раз ничего подобного не происходило. Да и поймите, тут ведь… Я не знаю этого места. Совсем не знаю. Я там никогда не был.

– Значит…

– Значит, это то, что вы принесли с собой.

– Я там тоже не был.

– Тогда я ничего не понимаю…

Мне потребовалось еще несколько минут, чтобы окончательно прийти в себя. Отдышался, размял ушибленное плечо и нехотя встал.

Отчаяние лишило последних сил. Не было желания куда-либо идти.

– Все это бессмысленно…

Теор промолчал. Не подбадривал меня, не уверял, что мое отчаяние здесь – ключ к свободе. Осунувшись, побледнев больше обычного, он только качнул головой. Не стал поправлять выбившиеся пряди волос.

– Идем, – нехотя прошептал я.

После вертевшейся комнаты пространство вокруг изменилось. Земля почернела. Я видел, как от подошв Теора тянется липкая слизь. Он, кажется, ее не замечал. А все двери соединила едва различимая серебристая струна – в единую путаную сеть. Устремленная в бесконечность низка однообразных воспоминаний.

Новые двери. Я уже не разглядывал узоры на филенках, не размышлял о замысле Нитоса. Просто шел наугад, дергал ручки, мельком заглядывал внутрь, шел дальше.

– Удивительно… – вздохнул Теор.

Я промолчал, не стал ни о чем спрашивать. Говорить не хотелось.

– Я о лигурах, – чуть позже Теор продолжил и без моих вопросов. – Какая все-таки в них заключена сила! Меняют природу и человека, подстраивают под себя целый мир. И в то же время – вот, дают возможность заглянуть в глубины своего существа. Какой же властью обладал тот, кто их создал? И если это были Предшественники, то почему… Почему они сами исчезли? Почему бросили в какой-то пещере столь могущественные вещи? Ведь если доподлинно знать, как обращаться с лигурами, можно выстроить величайшую ойгурию, покорить сотни и тысячи народов. Возвыситься на недостижимых высотах власти. Неужели Предшественники этого не хотели? А каахнеры? Почему они отказались воспользоваться лигурами? Почему так настойчиво скрывали следы Предшественников и почему замуровали их наследие в пустых Гробницах?.. Хотел бы я хоть на один шаг приблизиться к разгадке этой тайны, понять, что скрывается за пологом отделяющих нас веков. Что в наших Землях творилось в эпоху Сотворения, в годы Предшественников?..