Мари Бреннан - Естественная история драконов. Мемуары леди Трент. Путешествие на «Василиске» [litres]

Повинуясь ее наставлениям, я прошла процедуру очищения и покаяния, каковая, согласно ее словам, должна была помочь мне снискать некоторую толику милосердия со стороны Па-оаракики после того, как вождь завершит дела с адмиралом Лонгстидом. (Как выяснилось позже, Сухайла отвели с той же целью в храм, предназначенный для воинов.) Все выглядело так, будто проступок, в коем мне следовало покаяться, заключался в нарушении запрета покидать Кеонгу. В самом деле, отчасти оно так и было, и я не стала спрашивать, известно ли ей, что преступление мое куда серьезнее. Считалось, что ке-анакаи, ступившего на берег Рауаане, ждет смерть, однако я вернулась живой. Подозреваю, Хили-и знала обо всем, но не могу сказать, каким оказалось ее заключение – усомнилась ли она в моей одержимости духом дракона, или в реальности проклятия, лежавшего на Рауаане, или же попросту отнесла меня к весьма счастливым исключениям.

На выходе из храма меня встретили товарищи и соотечественники. Джейк обнял меня с такой силой, что ни вздохнуть, ни охнуть. Его примеру последовала и Эбби. Усталый и изнуренный более обычного, Том протянул мне руку, однако я крепко обняла его – и к дьяволу всех сплетников на свете. В последние дни мне довелось претерпеть столько тревог и опасностей, что обычным рукопожатием тут было никак не обойтись.

По счастью, разбирательство с двумя заблудшими овцами в списке первоочередных дел у кеонган не значилось: прежде им нужно было разобраться с последствиями баталии. Четырем йеланским кораблям удалось уйти, однако островитянам и без того предстояло рассортировать множество пленных, заключить необходимые соглашения и решить немало иных вопросов. Всем нам, прибывшим на «Василиске», было велено оставаться на берегу бухты, где матросы – в зависимости от того, насколько пристально наблюдал за ними Экинитос – то занимались ремонтом, то болтались без дела, обмениваясь слухами о недавних событиях. Боюсь, немалой доле капитанской ругани они были обязаны мне: Экинитос, естественно, желал знать, куда я пропала и что натворила, и неведение привело его в столь же дурное расположение духа, как некогда – сломанная нога.

Здесь я провела три дня, а после этого к нам снова явилась Хили-и.

– Твое счастье, – сказала она. – Поскольку ты принесла жертву в храме…

(Дабы никто не подумал, будто я резала горло свинье, в скобках замечу, что жертва состояла из цветов.)

– Поскольку ты принесла жертву в храме, тебя всего лишь прогонят прочь.

– Прогонят? – переспросила я, словно не поняв ее слов.

Ведь я все эти три дня планировала новую вылазку к вершине Ома-апиа, а там и морские змеи успели бы успокоиться… Исследования только-только начались – как же мне было уехать?

Но взгляд Хили-и означал, что мне следует благодарить судьбу за столь счастливый исход.

– Да. Своими подвигами ты заслужила великую мана, но и нарушила тапу. Всему есть предел – даже для ке-анакаи, а его, – тут она кивнула на Сухайла, – не защищает живущий в нем дух дракона. Вы должны уйти и больше не возвращаться.

Некогда я была выслана из Байембе – но собственным правительством. Затем меня выдворили из пределов Йеланя – но в результате политических махинаций, каковые я решительно осуждаю при любых обстоятельствах. И вот меня впервые в жизни изгоняли из страны те самые люди, чье расположение и дружбу я надеялась заслужить… От этого было больно и обидно. И даже мысли о том, что я воистину заслужила их расположение и дружбу – отчего меня и не казнили сразу, – ничуть не облегчали этой боли.

Увы, протестовать не имело смысла: адмирал Лонгстид в любом случае не собирался оставлять меня на Кеонге. Дипломатические достижения принцессы были материями деликатными, будто едва проклюнувшиеся ростки, и он не мог позволить мне затоптать их неуклюжими ножищами. А я бы затоптала – даже сама того не желая, в силу самого характера своего участия в последних событиях. Я похитила целигер, принадлежавший Йеланскому Военно-Морскому Флоту; я нарушила кеонгские тапу; я знала о том, что на самом деле произошло с Ее Высочеством, значительно больше положенного – естественно, адмиралу хотелось удалить меня из сих мест, пока я не натворила чего-либо худшего.

К несчастью, «Василиск» еще не годился для плавания, хотя припасы и материалы, предоставленные небольшим ширландским флотом, значительно ускорили ремонт. Посему нас – то есть, меня и изгнанного вместе со мною Сухайла, а также ни за что не согласившихся бы разделиться с нами Тома, Джейка и Эбби – поспешили спровадить на «Бойн», наименьший из трех кораблей эскадры, и переправить в Пхетайонг.

Расставание оказалось горьким. Перед отъездом я, нарушив брачный обет, дабы сдержать обещание свободы, развелась с Лилуакаме. Несомненно, уже мечтая о возлюбленном, она с ослепительной улыбкой поблагодарила меня за все. Конечно, с собою в Ширландию я бы ее в любом случае не взяла, да и самой ей туда вовсе не хотелось, однако как странно было прощаться с той, кто – хоть и совсем недолго, и всего лишь ради нелепого маскарада в угоду местным обычаям – а все же была мне женой! Впрочем, даже и это прощание вполне могло бы не состояться: с остальными знакомыми островитянами – например, с теми, кто повез нас в море для катания на морском змее – я не смогла перемолвиться даже словом. Мало этого: из головы никак не шли мысли о незавершенной работе. Я надеялась украдкой нанести визит на Рауаане, когда «Василиск» будет готов к отплытию, но теперь и это сделалось невозможным. Я больше не могла вернуться на вершину Ома-апиа для продолжения наблюдений за ящерицами-огневками. Я больше не могла расспросить Хили-и, что говорят сказания ее народа о существах, обитавших на проклятом острове, и поискать в них зерна истины, пережившие многие сотни лет пересказов и приукрашиваний. Все, что осталось – рабочие дневники, собственная память да окаменевшее яйцо, которое я забрала с адмиральского флагмана.

Последними словами Хили-и, сказанными перед расставанием, было:

– Не грусти. В тебе живет дух дракона. Ты умрешь, и твоя душа вернется сюда.

По-видимому, это должно было меня утешить.

В Пхетайонге мы занимались текущими делами и ждали «Василиск». Адмирал оказался столь любезен, что снабдил нас кредитным письмом, так что мы, по крайней мере, смогли позволить себе приличный отель; если же сия идея принадлежала принцессе (что тоже вполне возможно), я очень благодарна ей за это.

Труднее всего было решить, что отписать в «Уинфилд Курьер». После крушения «Василиска» редакция не имела от меня никаких вестей – и как же теперь продолжать нить повествования? Мне предстояло объяснить два с лишком месяца молчания и описать все, что произошло за это время, но ведь в одно письмо этакой истории не уместить. Более того, кое о чем следовало умолчать – о Рауаане, о целигере, о Ее Королевском Высочестве, – но и сделать вид, будто ничего примечательного не произошло, было нельзя: какие-нибудь россказни вскоре достигнут родины иными путями, и то, что напишу я, не должно было выглядеть ложью.