Брендон Сандерсон - Браслеты Скорби

Мараси вздрогнула:

— Когда ты ее нашел?

— Да почти сразу. А вот выпивку спрятали хорошо. Правильные приоритеты у этих ребят.

Мараси переступила через набивку одной из кушеток и взяла гроссбух. Он принадлежал не Дешану, а кладбищу как таковому. В нем перечислялись могилы, найденное в них и то, кому его продали.

«Это чтобы босс был в курсе, что продано, а что — нет», — подумала Мараси.

А еще для того, чтобы следить за приспешниками и не допускать появления у них идеи о создании собственного дела по грабежу могил.

Рядом с записью, сделанной несколько дней назад, имелась пометка управляющего: «Если кто-то придет и будет задавать вопросы об этой могиле, немедленно дайте мне знать».

Мараси закрыла журнал, потом выудила из кармана листок со списком работников кладбища.

— Идем, — сказала она Уэйну. — Этой ночью надо заглянуть кое-куда еще.

Темплтон Фиг пригладил перья мертвого белого ворона. Эта птица была настоящим альбиносом, а не какой-нибудь подделкой, которую смастерил оппортунист, прослышавший о его коллекции. Темплтон видел достаточно много побывавших в отбеливателе мертвых животных, чтобы отличить липу.

Это чучело — самый ценный экспонат в коллекции — он изготовил самостоятельно. И с помощью маленькой полоски кроличьей кожи, прикрепленной к клюву, развернул голову так, будто ворон глядит через плечо. Люди всегда находили этого ворона поразительным, поскольку его цвет был противоположным ожидаемому. Кошки и собаки довольно часто бывали белыми от природы, поэтому альбиносы этих видов не так впечатляли.

Вернув на место стеклянный купол над вороном, Темплтон сделал шаг назад и сцепил руки, глядя на выстроившихся в ряд белых животных. Застывшие, мертвые. Безупречно. Только вот… детеныш кабана. Никак сдвинут? Если экономка опять решила протереть коллекцию от пыли, то зря.

Он подошел ближе и поправил стеклянную колбу, в которой находился кабаненок. Позади в очаге потрескивал огонь, хоть снаружи и не было холодно. Темплтон даже оставил открытым окно: любил контрасты — тепло от огня и прохладный ветер снаружи. Пока он пытался расположить кабаненка единственно правильным образом, скрипнула дверь.

— Темплтон? — окликнул тихий голос, и в кабинет заглянула Дестра. Всклокоченные волосы, под глазами мешки. Она так сильно похудела, что почти терялась в ночной рубашке. Скоро будет совсем как скелет. — Ты идешь спать?

— Позже, — бросил он, снова переведя взгляд на кабаненка. Ага, вот так.

— Позже — это когда?

— Позже.

Поморщившись от его тона, Дестра закрыла дверь. Этой женщине стоило бы подумать, прежде чем его беспокоить. Спать. Как он сможет заснуть, пока не узнает, что произошло на кладбище? Людей, с которыми он имел дело, нельзя разочаровывать. Они попросили кое-что сделать, и это надо было сделать. Скоро он узнает.

Темплтон шагнул вперед и переместил в конец очереди белку-альбиноса. А если так? Потом вытер со лба пот и вернул белку на прежнее место. Нет, не годится. Тогда как же он…

Потрескивание в очаге прекратилось.

У Темплтона перехватило дыхание. Он медленно повернулся, пытаясь выудить из кармана жилета носовой платок. Огонь по-прежнему горел, но… не шевелился. Душа Трелла! Что могло заморозить пламя?

Раздался грохочущий стук в дверь. Темплтон попятился, держась за карман, все еще не в силах отыскать носовой платок. В дверь опять с грохотом постучали, и Темплтон ударился спиной о полку, на которой держал свою коллекцию. Попробовал прошептать: «Кто там?» — но понял, что задыхается.

Дверь распахнулась, и гробокопатель Дешан — слепой взгляд, рубашка вся в крови — ввалился в комнату.

Темплтон с криком бросился прочь от двери, вжался в дальнюю стену своего маленького логова — пальцы нащупали и вцепились в подоконник — и оттуда в ужасе взирал на лежащий на пороге труп.

Кто-то постучал в окно.

Темплтон зажмурился, не желая смотреть. Замершее пламя. Труп на полу. Он спит. Это ночной кошмар. Это невозможно…

Тук. Тук. Тук.

Он наконец-то нащупал носовой платок и крепко сжал в руке.

— Темплтон, — хриплым голосом произнес кто-то снаружи.

Темплтон медленно повернулся к окну. Открыл глаза.

Снаружи стояла Смерть.

Вся в черном, с лицом, спрятанным под капюшоном, откуда выглядывали два металлических штыря, на их головках играло пламя.

— Я умер, — прошептал Темплтон.

— Нет, — тоже шепотом ответила Смерть. — Ты умрешь, когда я скажу. Не раньше.

— Ох, Гармония…

— Ты не принадлежишь Ему, — возразила Смерть. — Ты мой.

— Чего ты от меня хочешь? Умоляю! — Темплтон упал на колени.

Он заставил себя оглянуться на Дешана. Восстанет ли труп? Придет ли за ним?

— У тебя есть кое-что мое, Темплтон, — продолжала Смерть. — Штырь. — Он поднял руки, позволив плащу сдвинуться назад и открыть белую кожу. Одна рука была пробита штырем. В другой зияла кровавая дыра.

— Я не виноват! — завопил Темплтон. — Они настояли! У меня его нет!

— Где?

— Отправил курьером! В Далсинг! Больше я ничего не знаю. О, прошу вас. Прошу! Они потребовали, чтобы я нашел для них штырь. Я не знал, что он ваш! Это был просто кусок металла, ржавь его побери. Я невиновен! Я…

Он умолк, осознав, что огонь в очаге опять начал потрескивать. Моргнул, снова сосредоточился на окне. Оно было пустым. Так, значит… это сон? Темплтон повернулся и увидел, что труп Дешана на полу все еще истекает кровью.

Всхлипнув, Темплтон сжался в комочек. Он испытал неподдельное облегчение, когда в скором времени в комнату ворвались констебли.

Уэйн скинул тяжеленный плащ и вытянул руку, исцеляя свои раны. В метапамяти мало что осталось. После такого придется экономить. Те пулевые ранения, чуть раньше, отняли слишком много сил.

— Не стоило проделывать настоящие дыры в руке, Уэйн, — сказала Мараси, присоединяясь к нему в саду, — чтобы подобраться к окну, он растоптал милую клумбу с петуниями.

— Еще как надо, — возразил Уэйн, вытирая кровь. — Все должно быть ау-тен-тич-ным. — Он почесал голову и сдвинул проволоку, на которой держались два полуштыря, зависших перед его глазами.

— Сними эту штуку, — попросила Мараси. — Она выглядит нелепо.

— Он так не подумал, — не согласился Уэйн.

Констебли арестовывали Темплтона Фига. Сведений из гроссбуха, который нашел Уэйн, должно было хватить для того, чтобы засадить его в тюрягу всерьез и надолго. Вот бедолага! На самом-то деле он не совершил ничего плохого. Нельзя обокрасть того, кто уже умер. Но так повелось, что люди странно относятся к своим вещам. Уэйн больше не пытался разобраться в их несерьезных правилах.