Майкл Флетчер - Без надежды на искупление [litres]

– С того дня, – продолжала она, – сколько бы отец ни держал мои руки в огне, у меня не оставалось ни волдырей, ни ожогов. Я спросила, означает ли это, что я избавилась от греха. – Она безрадостно, глухо рассмеялась. – Он покачал головой и сунул мои руки поглубже в угли.

Потом, когда она превратилась в юную женщину, ее отец отвернулся от нее – у него вызывало отвращение то, кем и какой она стала.

– Они выгнали меня из дома, когда мне было четырнадцать, – закончила она. Слезы струились по ее лицу, солеными каплями обжигали губы. – Через несколько лет я вернулась, а они спросили, почему я их покинула. Сделали вид, что ничего и не произошло. Потом, когда мама вышла из комнаты, папа меня стал трогать. – Она заскрипела зубами до боли в челюсти, и вот уже воздух вокруг нее заколыхался жаркими волнами. – Я его сожгла.

– Тебе повезло, – сказал Эрбрехен. Когда она посмотрела на него, не в силах ничего произнести от потрясения, он добавил: – По крайней мере, тебя кто-то любил. Пусть и недолго. – Он покачал головой, закусив нижнюю губу. – Через несколько секунд после рождения я оказался в придорожной канаве. – Он протянул жирную руку к бедру Гехирн, но остановился, так и не коснувшись ее. – Много лет я считал ту пару, которая меня нашла, моей семьей, хотя мне и не разрешалось называть их отцом и матерью. Они держали меня только до того момента, когда меня стало возможно выгодно продать. – Эрбрехен наморщил свой маленький носик, который при этом почти скрылся между круглых щек. – Мне еще не исполнилось четырех лет, как меня уже два-жды гнусно предали. Но они меня недооценили. Никто не понимал, насколько я умен. А я учился. Больше меня никто никогда не предаст.

Эрбрехен повел рассказ о своей жизни на улицах, где его воспитывали, передавая друг другу, разные сутенеры и шлюхи и где ему каждый день приходилось бороться за выживание и за еду. Он рассказал ей о тех долгих годах, когда его продавали и обменивали, совсем как товар, как нежную плоть, имевшую свою цену. И всегда он наблюдал, всегда слушал. Всегда учился.

– Нами движет желание, выступающее под маской потребности, – сказал он. – Если понять нужды человека, то сможешь склонить его к чему угодно.

Пока он рассказывал, Гехирн заметила, что вздрагивает от рыданий. Его лишили всех надежд в жизни еще до того, как он успел понять, что такое надежда. Ее собственные страдания показались незначительными рядом с тем, что пережил он. Как ей только пришло в голову, что стоит рассказать ему о своих мелких обидах?

«Боги, сколько же ему пришлось страдать. Как он может сидеть рядом со мной и так невозмутимо рассказывать историю своей жизни?»

– И однажды один мой клиент, состоятельный старик, сказал, что любит меня. Он обещал сделать для меня все что угодно. – Эрбрехен рассмеялся и радостно хлопнул в ладоши. – На следующий день он выполнил мою просьбу: моего сутенера утопили в ведре козлиной мочи. – Он вздохнул, задумчиво улыбнувшись воспоминаниям. Улыбка развеялась. – Но то, что он называл любовью, было просто потребностью. Он меня не любил. Меня никто никогда не любил и не любит. Им все время нужно, нужно, нужно, они всегда требуют. Никогда не любят. – Он снова взглянул на нее, будто проверяя, не перестала ли она его слушать. – И вскоре я понял, что в небольших группах людей я мог переделать, как пожелаю, потребности почти каждого. Но в городе, в окружении тупых масс, мое могущество было ограничено. Когда я в очередной раз уехал из города с моим любовником и его свитой, я сделал так, чтобы мы никогда не вернулись. Они стали моими первыми друзьями и много лет следовали за мной. – Он пожал одним плечом, и его левая грудь задрожала. – Друзья приходят и уходят. Хотел бы я знать, остается ли кто-нибудь из них со мной до сих пор. – Он пробежал взглядом по толпе своих почитателей, но, казалось, при этом почти не смотрел на них.

«Какой же у него грустный голос, как ему одиноко». Гехирн хотела обнять Эрбрехена, хоть немного утешить его, но вспомнила его нежелание к ней прикоснуться. «Он боится любить меня», – поняла она. Возможно, он боится быть отвергнутым?

Гехирн вытерла слезы уже влажным рукавом. Она понимала, что значит быть отверженной. «Он рассказывает мне это, потому что любит меня. Он открывает все и готов решиться на все». Она такой храброй никогда не будет.

«Как могла я усомниться в его любви?» Она свесила голову, устыдившись, что настолько эгоцентрична, что ей нужно от любимого больше, чем он дает ей.

Через несколько часов она вспомнила, о чем размышляла в тот момент, когда ее отвлек Эрбрехен. Не специально ли он сбил ее с мысли?

Сомнения упали в темную, благодатную почву.

Эрбрехен не желал, чтобы его друзья, счет которых уже шел на тысячи, отрывались от него на такое расстояние, где его влияние не ощущалось бы, и поэтому никого не отправлял в разведку. Поэтому, когда все они подошли к Фертайдигунгу, ворота были заперты, а на стенах стояли защитники. Казалось, город и окружающие посевные земли, охваченные вызванными Регеном бурями, почти превращены в руины. Значительная часть земель выгорела под ударами молний, была исколочена градинами размером с кулак, а затем затоплена ливнями. Гехирн обратила внимание на явное отсутствие трупов. Странно. Среди таких страшных разрушений она ожидала увидеть хотя бы несколько мертвых тел.

Эрбрехен послал одного из своих новых друзей – напыщенную даму, которая еще не успела отощать и сохраняла некоторую пышность форм, – потребовать, чтобы Фертайдигунг сдался. Солдаты на стене расстреляли ее из дюжины арбалетов, и она рухнула на размокшую землю.

Эрбрехен покачал головой, поцокал языком и обратил печальные зеленые глаза на Гехирн.

– Не знаю, почему они так себя ведут. Им придется просить прощения.

И тогда женщина неуклюже поднялась на ноги, повернулась и направилась обратно к паланкину Эрбрехена; он только и произнес «Ой!», хмуро глядя на приближающуюся женщину.

– Она же умерла, верно?

– Да, – ответила Гехирн, которая все так же сидела рядом с Эрбрехеном. – Я подозреваю, что в Фертайдигунге живет мощный фобик, который питает глубокий страх перед смертью и мертвецами.

– Вот те на. Сожги ее.

Гехирн почувствовала, как ее рот растянулся в зверином оскале – она отринула ту толику сомнений и подавленности, что лежала у нее на сердце. Женщину и землю в радиусе ста шагов от нее охватило пламя. На влажной земле огонь быстро погас, но женщина продолжала гореть. Превратившись в огненный столб, она все так же переставляла ноги и подходила все ближе. Даже с этого расстояния от нее пахло вкусненьким.

Эрбрехен осторожно откашлялся.

– Она все еще идет к нам, – сказал он с легкой дрожью.

У Гехирн из самой глубины души вырвался всхлип, и ее слабеющая связь с реальностью окончательно разорвалась. Возможно, от страха Эрбрехен на мгновение ослабил контроль, потому что в тот самый момент Гехирн поняла, что она всего лишь игрушка в руках поработителя. В лучшем случае любимая игрушка, но никак не больше. Эрбрехен использует ее, а потом выбросит. Ее ждет такая же судьба, как у Регена. Она была беспомощна.