Виктория Шваб - Сотворение света [litres]

– Знаешь, что я думаю?

– И знать не хочу.

– Я думаю, ты романтик. Из тех глупцов, что ждут будущего короля. Ждут, что вернется магия и мир пробудится. Черта с два, Холланд. Если хочешь перемен, сотвори их сам. – Ворталис презрительно кивнул на реку. – Вылей сюда хоть всю свою кровь, все равно ничего не изменится. – Он протянул руку. – Если хочешь перемен, помоги мне. И мы найдем твоей крови достойное применение.

Холланд поглядел на его руку, усеянную рунами.

– И как же ты ее применишь?

Ворталис улыбнулся:

– Ты поможешь мне убить короля.

Кофе был отвратительный, но чашка хотя бы согревала Алукарду руки.

Он так и не смог уснуть. На чужом корабле, да еще и рядом с магом-предателем, нервы натянулись, как струна. Всякий раз, закрывая глаза, он видел, как горит Аниса, как рассыпается в пепел Джиннар, видел, как сам протягивает им руку, как будто в его силах было спасти их – сестру, друга. Аниса всегда была такая светлая, Джиннар был такой сильный. Помогло это им в последний миг? Черта с два.

Они все равно погибли.

Алукард вышел на палубу, отхлебнул еще глоток, забыв, какая гадость это пойло. Выплюнул коричневую жижу за борт, вытер рот.

Джасте было не до него, она привязывала канат к грот-мачте. Гастра и Хейна сидели на ящике в тени паруса, юный стражник скрестил ноги, а девчонка-морячка уселась, как ворона на жердочку, и смотрела на что-то в его ладонях. Это было похоже – кто бы мог подумать – на зеленый росток ацины. Росток медленно распускался прямо на глазах, и Хейна восторженно ойкнула. Гастру окружали тонкие белые нити – так выглядит магия редких счастливцев, способных держать стихии в равновесии. Интересно, почему он ходит в стражниках, а не в жрецах, мимоходом подумал Алукард. А вокруг Хейны вихрились синие спирали – начинающий маг ветра, каким был Джиннар…

– Осторожнее, – произнес чей-то голос. – А то пальцев недосчитаешься. Какой из тебя тогда моряк?

Это была Бард. Она стояла на носу и учила Леноса фокусам с ножами. Моряк изумленно смотрел, как она берет нож за кончик, подкидывает в воздух, а когда ловит за рукоять, клинок уже окутан пламенем. Лайла шутливо поклонилась зрителю, и Ленос ответил испуганной улыбкой.

Ленос. В первую же ночь, когда она появилась на «Шпиле», он пришел к Алукарду и предупредил, что видит в ее появлении дурное предзнаменование. Можно подумать, Алукард сам не видел.

Ленос дал ей прозвище Сарус.

Когда Алукард впервые увидел Дилайлу Бард, она стояла на его корабле со связанными руками, и воздух вокруг нее шипел серебристыми сполохами. До этого он видел такую ауру только у одного мага – у него был черный глаз и презрительный вид, говорившие громче всяких слов. У Лайлы Бард, напротив, было два обычных карих глаза и ни слова в свою защиту. Стоя над простертым на палубе телом матроса из команды Алукарда, она произнесла одну-единственную ломаную фразу:

– Ан то эран гаст .

«Я твой лучший вор».

Алукард стоял там, глядя на ее острую, как кинжал, улыбку, на серебристые линии света, и думал: «Ты самый странный из моих воров, это уж точно». И принял первое плохое решение: взять ее на борт.

Вторым было разрешить ей остаться.

С той минуты плохие решения потекли рекой, как выпивка за игрой в санкт.

В ту первую ночь, у него в каюте, Лайла сидела напротив Алукарда, и он видел, что ее магия скручена корявыми узлами. Могучая сила, ни разу не использованная. И когда она попросила научить ее, он чуть не поперхнулся вином. Учить антари магии?

И Алукард взялся за дело. Он расчесал спутанный клубок, расправил его, как мог, и увидел, как магия потекла по освобожденным каналам, засияла ярче солнца. Он никогда не видел такого яркого свечения.

Иногда, правда, его разум прояснялся.

И тогда он думал, не продать ли ее Маризо на «Ферейс Страс».

Не разделаться ли с ней, пока она не разделалась с ним.

Он хотел бросить ее, предать, измышлял десятки способов сбыть ее с рук. От нее одни беды – это понимала даже команда, хотя они и не могли видеть слова, написанного серебром у нее над головой.

Но при всем этом она ему нравилась.

Алукард взял к себе опасную девчонку и превратил в смертельное оружие, хоть и понимал, что рано или поздно этот клинок повернется против него. И когда она предала его, когда накануне Эссен Таш вывела из строя одного из участников, чтобы занять его место, хотя знала, не могла не знать, чем это обернется для него, для команды, для корабля… Алукард, честно сказать, даже не удивился. Скорее немного обрадовался. Он всегда знал, что антари упрямы, как ослы, и думают только о себе. И Лайла просто доказала, что его догадки верны.

Тогда ему казалось, что не составит особого труда восстановить порядок, выбросить ее с корабля, из своей жизни. Но с Бард ничто не бывает легко. Этот серебристый свет окутал его, переплелся с его собственными синими и зелеными нитями.

– Ты ведь знал.

Погрузившись в свои мысли, Алукард не услышал, как подошел Келл, не увидел в воздухе серебристого свечения. Антари встал рядом, проследил его взгляд.

– Мы тебе кажемся другими? Не такими, как все?

Алукард скрестил руки на груди.

– Мне все люди кажутся разными. На свете нет двух одинаковых нитей магии.

– Но ты же знал, кто она такая, – настаивал Келл. – С той самой минуты, как увидел ее.

Алукард склонил голову набок.

– Вообрази мое удивление, – начал он, – когда уличная карманница с серебристым облаком над головой убивает одного из моих людей, поступает ко мне в команду, а потом просит научить ее магии.

– Так, значит, это ты виноват, что она ввязалась в Эссен Таш.

– Хочешь верь, хочешь не верь, – произнес Алукард, эхом повторяя слова самого Келла, сказанные накануне вечером в адрес Рая, – но это была ее затея. Я честно пытался ее отговорить. Но она оказалась весьма упрямой особой. – Он метнул взгляд на Келла. – Наверное, таковы все антари.

Келл возмущенно фыркнул и отвернулся. Вечно норовит умчаться в бешенстве. Тоже, наверное, привычка всех антари.

– Погоди, – остановил его Алукард. – Мне надо тебе…

– Не надо.

– Ты даже не знаешь, что я хочу тебе сказать! – ощетинился Алукард.

– Наверняка что-нибудь о Рай, поэтому и слышать не хочу. Если ты еще хоть раз заикнешься о том, каков в постели мой брат, я тебе челюсть сверну.

Алукард тихо, грустно рассмеялся.

– Что тут смешного?

– Ничего, – умолк Алукард. – Просто тебя так легко разозлить. Вот я и не могу устоять перед соблазном.

– Я тоже не смогу устоять и врежу тебе, если зайдешь слишком далеко.

Алукард поднял руки.

– Справедливо. – Он потер старые шрамы на запястьях. – А хотел я сказать вот что. У меня никогда и в мыслях не было обидеть его.