Виктория Шваб - Сотворение света [litres]

Когда земля осталась вдали, а мир раскинулся от края до края, и не было в нем ничего, кроме воды, неба и свободы.

Лайла всегда любила эти минуты – когда не знаешь, что тебя ждет впереди. Она стояла на палубе «Призрака», глядела, как уплывает вдаль порт Тейнек, а неведомая ночь раскрывает ей свои объятья.

Наконец она спустилась с юта на палубу. У подножия лестницы ее ждала Джаста.

– Аван! – бросила Лайла.

– Аван! – пророкотала капитанша.

Коридор был узкий, и Лайле пришлось протискиваться. На полпути у нее на горле вдруг сомкнулась рука Джасты. Ноги Лайлы оторвались от земли, и она повисла, прижатая к стене. От неожиданности ей даже в голову не пришло обратиться к магии или достать нож. А когда сумела дотянуться до того, что был пристегнут на боку, Джаста уже разжала пальцы, и Лайла рухнула, подвернув ногу.

– Мать твою! За что?

Джаста как ни в чем не бывало глядела на нее сверху вниз.

– За то, что оскорбила мой корабль.

– Ты что, спятила?

– Это было предупреждение. А в следующий раз вообще за борт выкину, – пожала плечами Джаста.

И протянула Лайле руку. Пожимать ее было страшно, а отказаться еще страшнее. Пока Лайла колебалась, Джаста наклонилась, поставила ее на ноги, сочно хлопнула по спине и ушла, насвистывая.

Лайла долго глядела ей вслед, удивляясь: как же она не заметила грозящего удара? Дрожащими пальцами она сунула кинжал в ножны и пошла искать Келла.

Он занял первую каюту слева.

– Здесь уютно, – сказала она, остановившись в дверях.

Каюта была размером со стенной шкаф и столь же гостеприимная. В ней едва хватало места для одной-единственной койки, и своими размерами она сильно напомнила Лайле самодельный гроб, куда ее уложил сердитый фароанец во время турнира.

Келл сидел на койке и вертел в руках королевскую фибулу. При виде Лайлы он сунул ее в карман.

– Хватит места для меня? – спросила она и тут же почувствовала себя глупо. Кают был всего четыре, и одна из них сейчас использовалась как камера.

– Уместимся, – сказал Келл. – Но если ты предпочитаешь… – И встал, шагнул к двери, словно собрался уйти. Лайла этого не хотела.

– Останься, – сказала она и увидела мимолетную улыбку, трепетную, как уголек на ветру.

– Ладно.

С потолка свисал фонарь. Келл щелкнул пальцами, вызвав слабенький огонек, и потянулся к фитилю. Лайла осторожно шагнула в сторону и осмотрелась.

– Не привык к такой тесноте, да, мас варес?

– Не называй меня так, – попросил он и привлек ее к себе. Она хотела было повторить, просто чтобы подразнить его, но встретилась с ним взглядами и смирилась. Провела пальцами по его плащу.

– Ладно.

Он обнял ее, провел пальцем по щеке, и она поняла, что он смотрит в ее глаз, покрытый сеточкой трещин.

– Ты и вправду никогда не замечал?

Его бледные щеки вспыхнули. Интересно, бывают ли у него летом веснушки, рассеянно подумала она.

– Вряд ли ты поверишь, если я скажу, что не замечал, потому что был ослеплен твоей красотой.

Лайла тихо хихикнула.

– Ножами – может быть. Или быстрыми пальцами. Но уж никак не красотой.

– Тогда твоим умом. Твоей силой.

– Продолжай, – лукаво улыбнулась она.

– Лайла, я был ослеплен всем, что в тебе есть. И до сих пор ослеплен. Ты сводишь с ума, приводишь в ярость, ты… невероятна.

Она думала его подразнить, но не вышло. Он был совершенно серьезен, об этом говорили и плотно сжатые губы, и морщинка между бровей, и пристальный взгляд его синего глаза.

– Я до сих пор не знаю, что о тебе думать. Не знал с самого начала. С первой встречи. И меня это пугает. Я тебя боюсь. – Он взял ее лицо в ладони. – А больше всего я боюсь, что ты опять уйдешь, исчезнешь из моей жизни.

Ее сердце бешено колотилось, отбивая давно знакомый ритм – «беги, беги, беги». Но она устала убегать. Выбрасывать что-то важное, не дожидаясь, пока это у нее отнимут. Так что она просто притянула Келла к себе.

– Когда я уйду в следующий раз, – прошептала она ему в плечо, – пойдем со мной. – Ее взгляд блуждал по его лицу. – Когда все это закончится, когда мы победим Осарона и снова спасем мир, когда все будут праздновать, давай уйдем вместе.

– Лайла, – вздохнул он, и в его голосе было столько печали. И она вдруг поняла, что не хочет слышать его ответ, не хочет думать о том, что их история когда-нибудь закончится, и неизвестно, будет ли счастливым ее конец и удастся ли им обоим остаться живыми и невредимыми. Ей не хотелось думать о мире, который лежит за пределами этого кораблика, этого мгновения, и она поцеловала его со всей своей страстью. Что бы он ни собирался сказать – осталось несказанным, когда их губы соприкоснулись.

Холланд сидел на койке, привалившись к стене каюты.

По ту сторону дощатого борта плескались волны, пол покачивался, и при каждом движении у него кружилась голова. Да еще и наручники. Они были заговорены на подавление магии – примерно так же, как мокрая тряпка гасит огонь, не совсем, а лишь так, чтобы он дымился, и этот дым заволакивал ему чувства.

А расслабиться не давал второй наручник – уже не на руке, а пристегнутый к крюку на стене каюты.

И хуже того, он был не один.

В дверях стоял Алукард Эмери с книгой в одной руке и бокалом вина в другой – Холланда просто выворачивало от зависти относительно обеих этих радостей жизни. Алукард то и дело поднимал от книги темно-синие глаза, словно проверяя, что антари еще здесь, сидит смирно, прикован надежно.

У Холланда болела голова. Пересохло во рту. Глотнуть бы воздуха. И не затхлого, как тут, в каюте, а свежего, того, что дует над палубой.

– Если освободите меня, – сказал он, – я бы помог наполнять паруса.

Алукард лизнул палец и перевернул страницу.

– Если я тебя освобожу, ты нас всех перебьешь.

– Я бы мог это сделать и отсюда, – небрежно бросил Холланд.

– Такие слова тебе не помогут меня убедить, – заметил капитан.

В стене над головой Холланда виднелось крохотное окошко.

– Ну хоть приоткрой, – взмолился Холланд. – Оба вздохнем свободнее.

Алукард долго и пристально разглядывал его, потом сунул книгу под мышку, допил вино и потянулся к щеколде.

В каюту ворвался порыв холодного ветра. Холланд жадно вдохнул. Тут в борт ударила волна, и в окошко хлынул вихрь водяных брызг.

Холланд сжался, готовясь к холодному душу, но до него не долетела ни одна капля.

Алукард взмахнул рукой, что-то шепнул, и вода закружилась у его пальцев, потом замерзла, превратившись в тонкий острый клинок. Он сжал рукоять и поднес ледяное острие к горлу Холланда.

Тот сглотнул, ощутил укол и встретился глазами с Алукардом.

– Пустить мне кровь – затея опрометчивая, – медленно произнес антари.

Холланд пошевелил рукой, и в запястье уперлась длинная острая щепка, припрятанная под наручниками. Это было бы нетрудно. Капля крови, пара слов, и оковы распались бы.