Валерия Чернованова - Мой (не)любимый дракон [litres с оптимизированными иллюстрациями]

Дурман в голове рассеялся, когда в сознание ворвались громкие голоса магов, на которые наслаивался зловещий скрежет расползающихся в стороны металлических створок.

Бывшее пристанище Древних встретило нас холодом, сумраком и леденящей душу мглой, хлынувшей из распахнутых ворот.

Когда с наставлениями было покончено, нам всем выдали по артефакту. Колечко из черненого серебра как влитое село на безымянный палец. Стоило металлу соприкоснуться с кожей, как по украшению, будто рябь по воде, побежали искры, зажигая каждый выгравированный на кольце символ.

Засмотревшись на игру света, золотыми бликами касавшегося кисти, я не сразу заметила, что к магам, продолжавшим с упоением читать заклинания, подвели теленка. А услышав жалобное мычание животного, неуклюже переступавшего с ноги на ногу, поспешила скрыться в карете, понимая, что прихватили его с собой не в качестве болельщика.

Я всегда любила зверушек, больших и маленьких. Поэтому десятой дорогой обходила цирки и зоопарки, не способная вынести вида животных в клетках, предпочитая вообще на них не смотреть. А вот мимо дворняжки с голодными грустными глазами, наоборот, пройти не могла, тут же бежала в магазин за чем-нибудь вкусненьким для «беспризорника». Своего последнего кота тоже на улице подобрала.

Интересно, как там без меня Котений Котеньевич? Раньше, когда был помельче, мы его ласково называли Котей. Но с тех пор как возмужал и стал напоминать тигра в мини-формате – такой же рыжий-бесстыжий, с темными продольными полосками по всей немалых объемов туше – все к нему обращаются не иначе как Кот или уважительно по имени-отчеству.

Покупает ли ему Фьярра его любимую куриную печень? Вредную, конечно, но иногда ведь можно побаловать любимого питомца.

А вот стал ли он любимым для нее… Как и мой Лешка.

Вздохнула грустно, пытаясь понять, ревную ли до сих пор. По идее, при мысли об этой воровке чужих мужей и, собственно, самом муже сердце должно скакать галопом. А вот не скачет, стучит себе ровно. Я бы даже сказала – как-то отстраненно.

Наверное, правы мама с бабушкой: женщины в нашем роду действительно прокляты. Раз стоит только выйти замуж, и все, конец лав стори. Раньше я в это не верила, но после знакомства с Адальфивой была вынуждена пересмотреть свои жизненные убеждения.

Я сидела в карете все то время, пока маги приносили в жертву невинное существо и призывали в лабиринт души умерших. Алианы стояли неподалеку, совершенно спокойные, безразличные к смерти животного. Наверное, для них жертвоприношение в порядке вещей. Мне же многие здешние обычаи казались дикими, страшными и отвратительными.

– Княжна, вы что здесь, уснули? – вырвала меня из мира мрачных раздумий эссель Тьюлин, несколько раз ударив кулаком по изрисованному морозными узорами стеклу. Скомандовала резко, словно я была не невестой, представительницей древнего дворянского рода, а новобранцем, призванным на войну: – Скорее за мной! Будете входить в лабиринт третьей.

Жаль, что не минус первой, то есть не входить в него вообще.

Подобрав юбки, я покинула карету и поплелась за распорядительницей отбора, чувствуя себя еще одним жертвенным теленком. На магов и туда, где снег окрасился багровым, старалась не смотреть.

– Лучше бы Герхильду пустили кровь, – бормотала себе под нос, следя за тем, как в туманном зеве лабиринта исчезает первая невеста – Гленда.

– А ему и пустили, – услышав мое ворчание, сказала Майлона, переминавшаяся с ноги на ногу в попытке согреться. – Ты что, не следила за призывом? Это же было так интересно! Только его великолепие жаль немного. Резать ладони, должно быть, очень больно. Но иначе, без крови потомка, покойные ари не откликнулись бы на наш призыв.

– Не больнее, чем когда тебе перерезают глотку, – буркнула я, невольно посмотрев в ту сторону, где лежало мертвое, истекающее кровью животное.

Темная, почти черная. Под ней таял снег, а у меня внутри от этого зрелища, наоборот, все холодело. Почувствовав, как к горлу подступает терпкий комок, отвернулась и услышала собственное имя.

– Эсселин Фьярра-Мадерика Сольвер, вы следующая! – приговором прозвучали слова.

Я последовала к воротам, провожаемая дюжиной взглядов. Один из них то заставлял покрываться испариной и провоцировал учащенное сердцебиение, то морозил меня с ног до головы. Сейчас я чувствовала его как никогда остро, всем своим естеством. И даже когда туман за спиной сомкнулся, скрыв меня от наблюдателей этого безумства, продолжала ощущать тальдена. Каждым сантиметром кожи, каждым своим волоском. Будто Ледяной по пятам следовал за мной.

Впрочем, мысли о Герхильде очень скоро добровольно покинули мое сознание. Стоило очутиться в ловушке пугающей мглы, как стало не до сердечных или черт его знает каких там переживаний. Чем дальше оказывалась от входа в лабиринт, тем больше густела хмарь перед глазами, становясь почти непроницаемой. Словно где-то на небесах опрокинули огромную кастрюлю с молочным киселем, и теперь он разливался по промерзшей земле, стекал с обледенелых стен.

От промозглого воздуха першило в горле, а от неспособности видеть дальше собственного носа тревожно ныло в груди. Я вздрагивала от малейшего шороха. Даже от звучания своих же шагов и собственного дыхания, с хрипом вырывающегося из легких.

Казалось, это вовсе не я дышу, а кто-то или что-то, что идет по моему следу. Крадется, с каждым шагом становясь все ближе к своей поживе, то бишь ко мне.

Надеялась услышать голоса других алиан, а лучше – повстречать одну из них и дальше уже идти вместе. Желательно – взявшись за руки. Сейчас бы я обрадовалась даже Керис.

Но меня окружали лишь вздымающиеся к небу стены и карабкающийся по ним туман. Лишь однажды впереди, у излома лабиринта, мелькнула чья-то облаченная в светлое фигура. Может, Ариэлла? Это на ней было горностаевое манто.

Или мне просто почудилось…

И тем не менее ускорила шаг, крикнула:

– Подожди!

А в следующую секунду почувствовала себя ари, не пережившей брачную ночь и превратившейся в ледяную статую. Беспомощную и неподвижную.

Когда чьи-то жесткие пальцы сомкнулись на моем плече.

Мгновения счастья быстротечны. Иные же, вот как эти, кажутся бесконечными. Тянутся, будто резиновые, не желая становиться прошлым. А с ними и нервы натягиваются до предела, готовые в любой момент лопнуть, словно изношенные гитарные струны.

Я стояла, забыв, как дышать. И двигаться тоже разучилась. Казалось, замерла не только я, вдруг утратив способность управлять своим-чужим телом, но и мир вокруг. Даже само время застыло, будто замурованное в невидимом янтаре.

Из оцепенения, которое вот-вот должно было закончиться спасительным обмороком, меня вывел голос. Словно где-то поблизости зашелестела сухая листва, потревоженная порывом ветра. У меня тоже что-то зашелестело, вернее, зашевелилось – волосы на голове. Если бы не жемчужный шедевр, ее венчавший, уверена, встали бы дыбом.