Валерия Чернованова - Мой (не)любимый дракон [litres с оптимизированными иллюстрациями]

– Я чувствую магию сына. Это его подарок?

Кивнула, не способная оторваться от изучения длинных мысков своих сапог. Знаю, глупо, но в присутствии этой ари я чувствовала себя неловко. Из-за того, что отрекалась от ее сына. Хотя Энора меня, кажется, поняла и вроде бы совсем не злится. И тем не менее смотреть в глаза императрице было стыдно.

– Что же он означает? – мягко поинтересовалась женщина.

А я мысленно застонала, понимая, что не могу не признаться, и примерно представляя, какой окажется реакция этой мертвой банды.

В ушах звучал похоронный марш, пока я выжимала из себя слова, словно крем из кондитерского мешка:

– Брошь блокирует действие любовной привязки.

Что тут началось… Покойницы громко заохали, заахали. Стали друг с другом переглядываться, а потом все дружно, точно иглами, вонзились в меня возмущенными взглядами и принялись негодовать.

– Немыслимо!

– Непостижимо!

– Ужасно и отвратительно!

– Разве можно так бессовестно попирать древние традиции?!

– Что я говорила?! А? – Это снова Ллара, никак не желающая угомониться. – Гнать надо в три шеи такую алиану! Подальше от нашего мальчика. Видно же, что околдовала его, лишь бы выйти замуж и стать императрицей! Пусть не приближается к Скальде! Надежде и опоре нашего рода!

Сколько пафоса, злости и яда. Как бы сама им не отравилась, змеючка подколодная.

– Тише. – Легкий взмах руки, будто дирижер провел в воздухе палочкой, и звон голосов растворился в клубившемся вокруг тумане. Задумчиво оглядев меня с ног до головы, Энора обернулась к притихшим родственницам: – Смею напомнить, дамы, решается судьба моего сына, и последнее слово будет за мной.

То тут, то там раздавались недовольные шепотки, но какие-то вялые, едва различимые. В конце концов ари признали, что право казнить меня или миловать остается за матерью Ледяного. Ей и решать, что станет со мной в недалеком будущем.

Одна Ллара считала себя уполномоченной вершить нашими с Герхильдом судьбами.

– Только не говори, что отпустишь ее с благословением! – раздраженно закатила глаза гадюка. – Видно же, что девчонка порченая. Ты и сама, Энора, это чувствуешь и знаешь, что я права. Среди алиан есть девушки куда более достойные.

– Я понимаю твои опасения, Ллара, – невозмутимо кивнула императрица, добавив все так же вкрадчиво: – А еще я хорошо знаю своего сына. Не пошел бы Скальде против священных традиций ради девушки, которая ему безразлична. Так что дадим алиане шанс. – Ее лучезарность глянула на меня и закончила с хитрой улыбкой: – Им и зарождающемуся между ними чувству.

Справедливое замечание, что нет между нами никакого чувства, так, разве что только немного химии, я озвучить не успела. Лица императриц, их призрачные одежды смазались, растворяясь в окутавшем лабиринт тумане, пока не слились с завесой мглы. Теперь, когда все было позади, совсем не казавшейся мне зловещей и опасной. Она больше походила на кремовую пенку сливок в чашке капуччино.

Голоса мертвых императриц звучали все тише, эхом играя в недрах лабиринта. И только один голос, Ллары, – горький, как настойка полыни, – продолжал назойливо капать мне на мозги.

– Не нужна ему такая жена. И империи про ́ клятая не нужна. Лучше от нее избавиться. Темная у нее душа. Темная. Гнилая…

Испытывая смешанные чувства – облегчение от того, что проверка на «профпригодность» наконец закончилась, и грусть напополам с… радостью (нет, я точно чокнутая) от того, что еще один этап отбора успешно пройден, я поспешила к выходу из этого каменного мешка.

Значит, быть мне и дальше гостьей в Ледяном Логе. Или Ллара все-таки сумеет переубедить мать наследника, и меня отправят в путь-дорогу? Все, запрещаю себе об этом думать! Лучше дождусь, когда на руке проявится символ. А сейчас бегом к выходу! Не терпится вырваться из этого туманного капкана и подняться в небо. Я даже тряске рада буду. Лишь бы как можно скорее покинуть Лабиринт смерти и окружающие его такие же мертвые земли.

Стянув перчатку, улыбнулась, рассматривая мерцавшее на безымянном пальце колечко. Оно приятно согревало кожу, подсказывая, куда следует поворачивать. Я не знала наверняка, но чувствовала, что движусь в правильном направлении. Не останавливалась на развилках, не замедляла шага перед очередным изломом стены.

И не переставала улыбаться, твердя себе мысленно, что вот-вот увижу раскрытые настежь ворота. И магов, и эссель Тьюлин, и его отмороженность с его липучеством.

– Мяу…

Запнулась, прислушиваясь. Нет, должно быть, померещилось. Откуда здесь взяться животному, тем более котенку, к которым питала особую слабость?

– Мяу, мя-я-яу-у-у… – прозвучало жалобно, тоскливо, заставив сердце в груди съежиться, будто абрикос, высушенный до состояния кураги.

– Я точно брежу.

Наверное, не следовало останавливаться и сворачивать в темный рукав прохода, противоположный тому, к которому влекло меня магией колечка. Но я не могла остаться равнодушной и бросить на произвол судьбы живое существо.

«А вдруг ловушка?» – будто птица в клетке, билась в сознании здравая мысль. И тут же, заглушая ее, ближе раздалось жалобное мяуканье наверняка изголодавшегося, замерзающего зверька.

Эссель Тьюлин утверждала, что маги облазили лабиринт вдоль и поперек. Что нам здесь нечего бояться. И тем не менее я стянула с пальца колечко, готовая в случае опасности сжать украшение в кулаке.

– Мяу, – будто ножом по сердцу.

Я шла, едва не срываясь на бег, до рези в глазах всматриваясь в клубы тумана, путающиеся под ногами. Не знаю, как не пропустила, не прошла мимо жавшегося у стены крошечного, жалобно пищащего комочка.

– Бедненький ты мой. – Присела, чтобы подобрать зеленоглазую сиротку. – И как только здесь очутился? Иди ко мне, будем греться.

Котенок выгнулся дугой, шерсть вздыбилась, и с нее на обледенелую землю, ярко сверкая, посыпались… самые настоящие снежинки. Я хотела его успокоить, погладить по снежной (в прямом смысле этого слова) холке, но животное, испугавшись, больно цапнуло меня за ладонь. На коже гранатовыми бусинами выступили капли крови.

– Я не обижу тебя. Я…

Не сумела закончить фразу. Язык перестал слушаться, стал ватным. Накатила усталость. Как будто лет сто не спала. Прижалась лбом к стене. В глазах темнело. Исчез и котенок, и бугристая кладка. И холод, исходивший от векового камня, вдруг перестал ощущаться. Не знаю, сжала или только попыталась сомкнуть вокруг колечка ослабевшие пальцы.

Веки налились свинцовой тяжестью. Последнее, что успело выхватить из сгущавшейся вокруг тьмы сознание – это шум мощных, гигантских крыльев, обдавших меня ледяными потоками ветра. Земля дрогнула, закачались стены. С усилием повернула голову, чтобы успеть утонуть в серебре драконьих глаз, поймать в растянувшихся ниткой зрачках собственное отражение и отчаянно пожелать, чтобы это было мое чудовище.