Валерия Чернованова - Мой (не)любимый дракон [litres с оптимизированными иллюстрациями]

С головой уходя в работу, он забывал, пусть и ненадолго, о безумии, что следовало по пятам. Зловещим шепотом проникало в разум, воплощалось в неясные образы, неотступно кравшиеся за ним. Тальден чувствовал, как с каждым днем магия в нем все крепнет. Захлестывает, переполняет. Душит своей мощью.

Особенно теперь, когда Далива перестала быть для него спасением. Пусть и временным, но все-таки избавлением. Наверное, эту ночь ему следовало провести с ней, отправиться к любовнице сразу же по возвращении с очередной прогулки.

И прошлую ночь, и все ночи до нее графиня должна была находиться в его постели. Чтобы отсрочить момент, когда он окончательно утратит над собой контроль и превратится в безумца. Момент, о котором грезил Игрэйт.

Но вместо того чтобы приглашать любовницу, тальден запирался в кабинете, до самого рассвета просматривая бессчетные жалобы и прошения, вникая и пытаясь разрешить бесконечные тяжбы.

Делал все, чтобы не думать о девочке с ясными голубыми глазами, оказавшейся опасней любой, самой сильной родовой магии. Фьярра тоже умела сводить с ума. Из невесты, от которой вскорости надеялся избавиться, незаметно превратилась в ту, что должна быть рядом всегда.

Набросив на плечи плащ, тальден уже собирался покинуть кабинет, когда неожиданный шорох заставил его замереть на месте. Размытая тень, сорвавшись откуда-то сверху, поползла по стене, соскользнула на пол, стремительно разрастаясь, разбрасывая по сторонам когтистые кривые лапы. Закрывая собой мебель и даже блеклые белесые точки – заглядывавшие в окна звезды.

Скальде зажмурился, с силой сжав кулаки, так, что хрустнули костяшки пальцев, а потом резко открыл глаза. Просторная комната стала прежней – выдержанная в приглушенных бордовых тонах, освещаемая пламенем каминов. Тени не было, и никакой голос не нашептывал о том, что пора выпустить из клетки слабого человеческого тела зверя, с рождения живущего в нем. Дать волю древней родовой силе.

Тальден заспешил по коридору. К девушке, что ждала его. К приятной в общении красавице – одной из любимиц эссель Тьюлин. К той, которой старейшины не уставали петь дифирамбы. У Гленды у первой зажглось на ладони солнце – благословение покойных ари.

Скальде вдруг поймал себя на мысли, что единственный знак, что-то для него значивший, появления которого он ждал и подсознательно боялся не увидеть, – солнце, засверкавшее на руке Фьярры.

Она осталась в замке, она была рядом. Хоть его к ней и не подпускали. Эссель Тьюлин делала все возможное и невозможное, чтобы соблюсти приличия. Сторожевым псом дневала и ночевала возле покоев невесты. Пускала только лекаря, да и то лично сопровождая Хордиса к девушке.

А ему, наследнику, вообще запретила появляться у алианы. В вопросах следования традициям эссель Тьюлин была непреклонна.

К удивлению тальдена, последней не оказалось в просторной галерее, что вела в покои юной княжны. Вместо себя распорядительница отбора оставила дежурить служанку, которая при виде наследника побледнела и промямлила что-то насчет того, что его великолепию не следует здесь находиться.

Не обратив внимания на лепет «храброй стражницы», Скальде направился по сумеречной галерее, гадая, почему, вместо того чтобы спуститься к наверняка уже заждавшейся Гленде, он тащится к Фьярре.

Зачем? Чтобы справиться о ее самочувствии? Так об этом ему ежедневно докладывают лекарь и прислуга. Расспросить девушку о том, кому из покойных ари и чем она не угодила, раз ей подбросили ядовитого кьерда? Но все сказанное умершими должно оставаться между ними и алианой. Он не имел права допрашивать Фьярру.

Увидеть ее? Но последнего ему уже давно стало мало. Мало просто смотреть на нее, мельком ли пробегая по такой манящей фигурке взглядом, или прямо, не в силах отвести от нее глаз. Тем самым еще больше дразня себя и распаляя.

Как мальчишка он мечтал о ее губах, которые так хотелось целовать. Исступленно, жадно, вбирая в себя дыхание, нежный шепот и стоны, робкие, едва различимые, которых она сама будет смущаться и которые будет не в силах сдержать.

– Ваше великолепие, – с ужасом выдохнула еще одна блюстительница порядка (Мабли, кажется) и несмело проговорила: – Вам нельзя к ее утонченности.

– У себя в замке мне везде можно.

Тальден боролся с желанием просто подвинуть служанку и войти.

– Мне велено вас не впускать.

– Она моя невеста! Отойди! – теряя терпение, рыкнул Герхильд.

Девушка испуганно вздрогнула. Пролепетав что-то насчет того, что предупредит княжну, скрылась за ведущей в спальню дверью.

Чтобы вернуться спустя минуту и с явной неохотой пробубнить:

– Ее утонченность готова вас принять.

«А если даже не была готова, все равно бы приняла», – мысленно закончил тальден, уже не способный повернуть обратно. Уйти. Зная, что она здесь, рядом. Всего в нескольких шагах.

Мимо прошмыгнула одна из невест. Которая – не заметил. Попросту не обратил внимания. И сразу о ней позабыл, увидев девушку, сидящую у камина.

Алиана мягко поднялась. Немного взволнованная, явно смущенная. С распущенными светлыми волосами, струящимися непокорной волной. С блестящими глазами и в такого же цвета – лазоревого, ясного – платье. Нежный шелк дразняще льнул к округлым бедрам, соблазнительно обтекал тонкую талию и часто вздымающуюся грудь.

Девушка опустилась в реверансе, смиренно склонив и голову, и даже взгляд кротко потупила.

«Это уже что-то новое», – мелькнуло в мыслях тальдена, прежде чем он разрешил невесте подняться.

Алиана грациозно выпрямилась и вдруг неожиданно, лукаво улыбнувшись, предложила:

– Не желаете отведать наливочки? Ежевичной.

Он желал. Но только не наливки.

Тальден застыл, словно заледеневший. И я вместе с ним. Замерла напротив, не в силах пошевелиться, чувствуя себя под пристальным взглядом серых сумрачных глаз тающей сосулькой или потекшим мороженым. А попробуй тут не растаять и не растечься сладкой лужицей, когда температура тела внезапно подскакивает до наивысшей отметки. Как будто только что вокруг простирались айсберги, и вот уже я посреди знойной пустыни. Стою на гребне высокого бархана, безжалостно обдуваемая знойными ветрами.

И так всегда, стоит ему оказаться рядом. С ним то невозможно холодно, то невыносимо жарко. Странный коктейль из самых невероятных ощущений. Гремучая, опасная смесь. От нее голова кружится сильнее, чем от любой, даже самой крепкой наливки. И дышать получается с переменным успехом, а сердце сходит с ума. Сбивается с ритма и стучит так громко, так часто… Словно какой-то обезумевший дикарь, забравшись ко мне в грудную клетку, от всей души колотит по нему, ошибочно приняв мое бедное сердечко за ритуальный тамбурин.