Дэйв Хатчинсон - Осень Европы [litres]

Мистер Селф не сводил с него глаз. Руди так и слышал, как он составляет в уме рапорт: «Объект предложил приготовить ужин». Наконец он покачал головой.

– Нет, – сказал мистер Селф. – Нет, – и ушел.

Руди отложил книгу и выглянул в окно на проходящих внизу барристеров, стряпчих, клерков, туристов и местных работников. Ему казалось, что теперь они с мистером Селфом отлично друг друга понимают и выражают это понимание атмосферой вежливого взаимного недоверия. И все же мысль о приеме казалось любопытной. И тот, кто стоит за «Смитсоновскими палатами», знал об этом. Он спросил себя, что, если это испытание.

День приема начался мокро и ветрено. Завтрак от миссис Габриэль – яичница, бекон, жареные помидоры и довольно жуткая камберлендская сосиска – готовился впопыхах и не соответствовал даже ее менее чем требовательным стандартам. Низенькая женщина хлопотала в комнатах с пылесосом и потрепанной картонной коробкой, полной тряпок и моющих средств, в отважной и достойной похвалы попытке привести захламленные и пыльные помещения в порядок, который не оскорбит чувства юридических шишек и членов парламента; и, куда бы она ни шла, отовсюду ей приходилось прогонять Руди, потому что он сидел или стоял ровно там, где нужно было мыть, чистить или пылесосить; и наконец это привело ее в такое бешенство, что она процедила, что будет чрезвычайно благодарна, если он уйдет и оставит ее в покое на время уборки, пожалуйста. На что Руди возразил, что на улице дождь. Это окончательно сломило сдержанность миссис Габриэль и вынудило ее сказать очень громким голосом: «Сэр, мне все равно, даже если на улице гром и молния и хлещет как из ведра. Мне нужно навести порядок!»

Нехотя, с недовольным видом Руди надел ботинки и влез в куртку, забрал зонтик из держателя в виде слоновьей ноги и вышел в мокрый ветреный мир.

Это никого не обмануло, но и суть была не в том. Суть была только в том, чтобы доставить неудобство. Так что он раскрыл зонтик над головой и торопливо зашагал к арке и на Флит-стрит, воображая, как спешно сбивают команду наблюдения, пока он сворачивает налево и идет к Трафальгарской площади.

День был жуткий, но ему стало легче на душе, чем было все последние недели. Он и так отличался физподготовкой выше среднего, а долгие блуждания по Лондону закалили его дополнительно, и он прибавил скорости настолько, насколько позволяли другие пешеходы с зонтами, добрался до Трафальгарской площади и продвигался через разные перекрестки к Арке Адмиралтейства.

Транспортные ворота Арки были закрыты, но пешеходные, оснащенные сканерами под наблюдением промокших полицейских, работали. Он проскользнул через них и мимо задушенной плющом Цитадели вошел в Сент-Джеймсский парк.

Оказавшись в парке, он замедлил шаг, как будто бесцельно блуждая. Он действовал как во время одного из тренировочных упражнений Фабио, когда они искали подходящие места для закладок, но не так осторожно, как обычно. Он представлял, как команда наблюдения – а он знал, что они здесь, иначе и быть не могло, его уход из палат был слишком постановочным, чтобы его проигнорировать, – прибывает запыхавшись, сбиваясь с ног, видит, как он ищет, где бы что-то спрятать – или найти. Что же он планирует? Что у него на уме? Что он собирается делать дальше? Он представлял, как мистер Селф фыркает, но не может проигнорировать ситуацию, просто на всякий случай. Руди открыто, совершенно прозрачно издевался, но как можно знать наверняка? Вдруг это двойной блеф?..

Так он провел в парке, праздно шатаясь, целый час, затем снова набрал скорость и спустился к Виктории, а там вернулся по набережной прогулочным шагом к Темпл и «Смитсоновским палатам», где его ждал, кольнув взглядом, мистер Селф, а раскрасневшаяся и занятая миссис Габриэль подала холодную закуску (пара холодных куриных ножек, толсто нарезанная ветчина, объемный белый хлеб, соленое масло и чай), сопроводив просьбой, пожалуйста, не путаться под ногами остаток дня, пожалуйста, сэр. Руди улыбнулся. Плохо себя вел. Отправили в постель без ужина.

По дороге в комнату с подносом, приготовленным миссис Габриэль, он снова увидел мистера Селфа, и обменялся с ним такими многозначительными и многослойными взглядами, что они могли бы выиграть Нобелевскую премию по литературу или хотя бы «Оскар». Это был взгляд признания, уважения – наконец-то. Они улыбнулись друг другу. Улыбка мистера Селфа наводила ужас. Сердце Руди при виде ее воспарило как дирижабль.

Этот день обернулся обычной шалостью, внесшей некоторое разнообразие в сгущавшуюся скуку. Веселье, анархия – но вот все кончилось, и он созерцал холодную закуску, чувствуя упадок духа, почти посткоитальный. Раздражать хозяев – это приносило ему невероятное удовлетворение, но он так ничего и не добился.

Он снова взялся за Брэда Питта и читал, пока не загорелись старинные фонари снаружи, а суета миссис Габриэль, убиравшей нижний этаж, не сменилась тишиной и запахом жареного мяса с вареными овощами, который ядерным грибом поднимался по этажам, а затем – довольно нескоро – растущим гулом набирающего обороты приема под его ногами.

Руди лежал на кровати, читал в свете прикроватной лампы с зеленым абажуром, слушал приглушенные разговоры внизу, узнавая подачу каждого нового блюда по нарастающему волнению голосов. Видно, на предложение мистера Бауэра ответило немало шишек, парламентариев и всяких аристократов.

В одной из пауз между главным блюдом и десертом Руди встал с кровати и подошел к двери комнаты. Тихо открыл и шагнул на площадку.

«Смитсоновские палаты», как и другие конторы на Кингс-Бенч-уок, занимали шестиэтажное здание. На первом этаже велись основные дела – встречи с клиентами, администрирование и так далее. На втором, третьем и четвертом этажах находились жилые помещения. Спальни, столовые, гостиные, кухня. На шестом – неупорядоченное пространство под скатами крыши, хаотично забитое старой мебелью, пыльными рулонами ковров и картонными коробками с древними юридическими документами, перевязанными ленточкой.

Предпоследний этаж предсталял собой небольшой лабиринт из тихих коридоров с запертыми дверьми. Руди осмотрел его, от случая к случаю, еще в первые недели пребывания. В коридорах не было заметно явных средств наблюдения, как и менее очевидных, и когда он однажды вечером открыто отправился на прогулку по пятому этажу, это не вызвало никакой реакции у обитателей палат. Что, конечно, само по себе еще ничего не доказывало.

Руди спокойно обошел пятый этаж, осматривая запертые двери. Некоторые покрывала пыль, несмотря на все старания миссис Габриэль, но две были чистые и блестящие, а их большие латунные замки испещрили царапины – явно не одно поколение тыкало, не попадая, ключом. Он вскрыл одну дверь с помощью карандаша и крючка, отломанного от вешалки, и медленно повернул ручку. На косяке ничего не заметил. Ни проводов. Ни контактов, блестящих или тусклых. Он раскрыл дверь, вошел и закрыл ее за собой – одним движением.