Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы. Судьба на плечах [СИ]

А впереди – не жертвенник ли новым богам со смертной кровью в венах воздвигается там? Нет, это коринфский жертвенник Посейдону, славная, отесанная глыба мощного камня растопырилась недалеко у городских стен, вокруг глыбы какие-то люди, и значит – бабочка мгновения поймана, значит, пора…

Прости, брат, тебе не видать престола Зевса.

Я ударяю кнутом один раз и оставляю Посейдона глотать пыль позади. Ненадолго – на миг, два… но через эти два мига синорис, храпя, долетает до жертвенника – очумевшим дротиком в цель.

– А… сжуй тебя Ехидна! – шарахается от жеребцов загорелый детина с кривой челюстью. – Куда с конями прешься?!

Моряки. Собрались приносить жертву Повелителю Морей перед спуском корабля на воду. Недорезанный ягненок на алтаре бьется в крови и вопит о милосердии, жилистый мореход над ним хищно застыл, сжимая нож и бессмысленно глядя перед собой. Остальные стискивают дубленые ладони – штук двадцать кулаков получается.

– Кто такой?!

– Жертву! Жертву, скотина, спортил!

– Да самого его на алтарь, гниду!

– А, мразь плюгавая!

Запах пота и смолы, да еще крепкий аромат пряностей – груза корабля. Лбы-дубы, руки со шрамами, загрубевшие от весел и веревок, обнаженные плечи без плащей. Рты щерятся желтыми зубами, глаза полыхают желанием умилостивить Владыку Посейдона… вот только за мгновение до того, как первый моряк вцепится в узду Никтея и лишится пальцев, к алтарю морским вихрем придувает колесницу Жеребца.

С гнедых хлопьями падает пена, по спинам пролегли глубокие следы от кнута, губы вспороты удилами…

А Жеребец в неистовстве – я его таким с Титаномахии не видел.

– Ты…!

Ярость моряков погасла без остатка, придавленная яростью шагнувшего с колесницы бога. Охнула под ногами земля. От портов Коринфа потянуло бурей.

– Что ж, богоравный Гиппофой. Среди тех женихов, что являлись к моей дочери, не доводилось мне еще встречать такого сопер…

– Ты!!!

Моряки взвизгнули, попадали на колени, а брат сделал шаг и оказался со мной на колеснице. Мелькнули белые от бешенства глаза, багровое лицо, вздыбленный ураган волос…

Божественный гнев обжег левую скулу – наотмашь.

Гнев бросил жалкого царька, посмевшего выиграть у бога, в пыль у алтаря, вздыбилась и зашлась в угрожающем ржании черная двойка – и всё наконец стало правильно.

Бог стоял, горделиво выпрямившись. У своего алтаря, недавно окропленного кровью. Бог, казалось, сейчас достанет макушкой до небес.

Вокруг лежали онемевшие, застывшие от ужаса моряки.

Жалкий смертный, посмевший опередить Посейдона Черногривого, елозил в пыли, не решаясь подняться, неловко пытался опереться рукой о камень… Лицо скрывал от ужаса.

Бурей веяло с моря. Нефела торопливо сгоняла небесных овец воедино, чтобы спрятаться за ними.

Может, просто видела что-то, чего не видел величественный бог.

Как заискрило и полыхнуло багрецом пламя для всесожжения. Как пальцы жалкого смертного в пыли сжали камень – и тот тоже стал пылью.

Как медленно ползет из глаз плешивого царька жуткая тартарская ночь, преображая лицо…

Владыки такого не прощают.

– Вставай, червяк! – взвыла сотня бешеных ветров над головой. – Встань, когда я с тобой разговариваю!!

Мои пальцы, сжимающие прах в горстях, дрожали. Бесшумно падали на них капли крови – ихора? – из носа. Что ж ты там молчишь за спиной, Ананка моя? Это же очень простые строки…

Потому что сейчас царек поднимет глаза – и Владыка Посейдон попятится и прохрипит: «Ты?!» – только уже иначе прохрипит. С пониманием, на кого сейчас поднял руку.

Я вижу это… Знаю это…

«Не ожидал… брат?»

«Так это ты… зачем ты-то…?!»

«А зачем Зевс однажды устроил нам охоту на кабана? Ты не смог обойти меня в колеснице, братец. И хочешь тягаться с младшим? У тебя нос не дорос».

«Ты, значит, против? Против меня?!»

Слова не играют никакой роли, что бы я ни солгал ему. Он взбешен поражением. Он достанет трезубец.

И мы встанем друг против друга, отражением недавней сцены противостояния… Ананка, ты что, смеешься?! Ты не могла ничего нового записать в свой свиток, что начинаешь повторять строки?!

– Это очень простые строки, - ласково отозвалась Судьба . – Сейчас ты поднимешь глаза. Ты встанешь. И ты сядешь на трон Зевса, невидимка. Потому что после того, как ты победишь Посейдона, – а ты его победишь, в этом сомнений нет … тебе останетсявоевать с Зевсом или запереться в Тартаре.

О, первородный Хаос, а Зевса я в свои расчеты как-то и не включил.

А он ведь еще не уверился в моем бессилии до конца. И если я сейчас сцеплюсь с Жеребцом, если возьму верх – как может расценить это Громовержец?!

Как мое желание возвыситься и править. А это значит: он попытается свергнуть меня любыми способами, и мне придется надеть хтоний, чтобы ударить его – великого и мудрого – в спину, потому что мой конец будет обозначать открытые врата Тартара и наступившее «Рано или поздно…». И после этого удара мне придется взять власть над Олимпом, и тогда…

– Милости, – прошептали пересохшие губы. В пыль, в кровь, в пропитанный ужасом смертных воздух.

– Что ты там лопочешь, мразь? – осведомился бог у жалкого смертного.

– Пощады, о, пощады! Услышь меня, о Покровитель Коней! У алтаря твоего молю о защите! Я, сын Ареса, взываю к тебе о пощаде! К стопам твоим… за дарованную победу…

Посейдон, раздувая ноздри, смотрел, как ничтожный царек прижимается к его алтарю, спасаясь от нового удара. Озадаченность легкой лодчонкой ныряла в глазах Жеребца: что у этого смертного, с головой не то, что ли? Не узнал, кто напротив него стоит?!

И тут очухался мореход. Тот самый, жилистый, который все не мог дорезать ягненка. Не поднимаясь с земли, выдубленной штормами глоткой рявкнул привычное:

– Хвала Черногривому! Приди, защити нас, могучий!

А там дальше и товарищи взвыли на разные голоса, призывая Посейдона спасти их от гнева других богов. Под мощным взмахом лезвия умер ягненок на алтаре.

– Дед Морской, десять лучших баранов… после плаванья… тебе одному!

– Защити, поусердствуй! Обильные жертвы принесем…

– Кормилец! Избавь…

Кто-то даже невпопад заорал «Благоговейте!» – хотя жертвоприношение давным-давно началось.

Посейдон стоял молча. Багровый, как закат перед холодами. Слушал, как моряки приносят ему жертву, умоляя его защитить их… получается, что от него же. Я сулил гекатомбу или даже две – срывая голос на писк и изо всех сил благодаря за дарованную победу: «Кто, как не ты, о благоволящий к колесничим!» Остальные почему-то тоже начали поддакивать про победу: да-да, кто как не Посейдон, а уж если даровал, так защитит непременно…