Елена Кисель - Аид, любимец Судьбы. Судьба на плечах [СИ]

Она шла, и улыбалась, и щебетала, и куталась в зеленый диплакс[1] – точь-в-точь приветливая деревенская бабулька – а я, помнящий ее другой, вглядывался в лицо, стараясь отыскать знакомые черты.

– Сколько ж я тебя не видела? Ну, какой стал… в расцвет вошел, а? Ты дай-ка посмотреть, дай-ка… ой, старая порода! Не бывать сейчас таким сыновьям. Отцов нет. Антея видал? Горе ведь одно с ним! Ты кушай, кушай, смотри, какой виноград – как сладкое молоко!

Столом служило причудливо искривленное дерево, обеденным ложем – плотно переплетенные ветви виноградной лозы, покрытые тканями. Чаши и блюда – старое, потемневшее серебро не пойми чьей ковки, может, даже циклопской.

– Вода вот, – придвинула Гея чашу. – Виноград есть. Зеленый есть, черный есть – ты только кушай. А орехи какие! Фиги, фиги достать забыла, да что ж такое!

И убежала доставать фиги. Не призывать – вручную доставать, как смертная. Потом за оливками побежала, за яблоками, опомнилась, что вот, конечно, как это я финики могу не попробовать…

Зеленый платок мельтешил перед глазами, и уследить за Матерью-Землей было трудно.

– Антей, – выговорил я, набирая в горсть орешков. – А кто отец-то?

– Посейдон, – задорно отозвалась Гея, пробегая мимо с гранатами. Подвинула, подумала, отставила подальше. – Эх, на молодых меня потянуло… а про него ведь говорят – он Земли Колебатель. Знаешь? Так и решила – чего там, пущай поколеблет. А вышло – вот. Горе.

Ну, Жеребец сам по себе тот еще подарочек…

Странно – она словно помолодела. На берегу во время гибели Тифона выглядела старше… или показалось?

– …да ну, какой из него Жеребец! Разве что нимфочку какую своей прытью испугает, – топ-топ-топ, чем бы еще накормить гостя. Может, медком? Да, точно, мед же есть… – Вот Уран был – мужик! А сейчас… мало что отцы перевелись – так и сама старею. Вон попыталась из самой себя родить… знаешь, небось, что с Тифоном получилось?

Мать-Гея, что за игру ты ведешь?! Откуда суетливость, легкость тона, улыбка?

Безмятежность в глазах… нет, опять утопала, теперь за оливками.

– Правильно Громовержец-то его. Жалко, а правильно. Уж очень необузданный сын… а я ж не знала. Думала – утешение будет, а он – хочу, мол, всеми править. И что за мучение с этой властью… А куда его Зевс-то?

– В Тартар.

– Тартар… - остановилась. Попробовала слово на вкус, и взгляд на секунду переменился – разверзлась пропасть задумчивости в плодородности нивы. И будто тень – то ли мысли, то ли воспоминания. –Тартар, значит… А ты кушай, дорогой, что не кушаешь?

Кушаю.

Вернее, отчаянно давлюсь душистым белым виноградом под взглядом матери-Геи.

Ласковым. Вбирающим в себя, словно поле – долгожданную влагу.

С легкой искрой безуминки на дне…

– А ты бы у меня тут… на два, три дня? Погостить, а? Совсем никак? Ага, дела, дела… и ко мне, значит, по делу явился – ну, у детей всегда так, это понятно. Что за дело-то?

Родниковая вода холодная, будто только что из колодца, и пьянит почему-то крепче нектара или вина.

– Мать-Гея. Я хотел просить тебя о помощи.

Промелькнула и исчезла безуминка в глазах, и глубокие морщины на лбу чуть разгладились – от изумления.

– Меня? О помощи?! Это о чем же?

– Мне нужно, чтобы ты вырастила цветок. Для моей жены. Будущей жены.

– Цветок? – хлопнула в ладоши. – А почему не к Деметре… а, Деметра же тебя недолюбливает, как и эти все. Так ты жениться решил? А цветок тебе как – в дар или как приманка на похищение?

А цветок мне твой вовсе и не нужен, Мать-Гея. Но не мог же Аид Угрюмый приволочься без предлога. Сроду праздно по гостям не ходил.

– Как приманка. На похищение.

Весело мерцают светляки на оплетенной зеленью стене – маленькая карта звездного неба. «Видал, как врет? – мигает один. «Ой, видали!» – отмигиваются остальные толпой.

Гея все суетится, бегает: ну, чем бы еще гостенька порадовать? Только мимоходом касается – то плеча, то руки. Ласково.

– Верно рассудил, ай, верно! Раз – и в жены, а то придумали тут… сватовство. Да еще девки привередничать вздумали! Меня-то Уран даже и похищать не думал – пришел, взял, чего медлить-то? А невеста кто? Ой, что ж я, карга любопытная, может, ты и говорить не хочешь, дети – вы такие, неразговорчивые…

– Кора.

– Это Деметры девочка? Рыжая такая? – вот опять тронула за плечо – бережно, на ходу. Почти как Ананка. – Знаю. Хрупковатая малость. Ну, может, потом соком напитается, в расцвет войдет, как первенца народит-то…

Виноград встал поперек горла. Я закашлялся, и Мать-Земля, лучась от избытка доброты, треснула меня по спине.

– Осторожно кушай, торопыга! Ишь, быстрый какой. Воевать быстрый, жениться быстрый… не всё спешку любит! Ты жену свою хоть разглядел? Что у нее там спереди, что сзади…

А я думал, что за века Титаномахии основательно разучился краснеть. Но слова Геи напомнили – танец на зеленой лужайке, звонкий смех, коротенький хитон, – и дышать стало трудно, а кровь волной бросилась в лицо.

Может быть, уже завтра…

– Разглядел.

– Значит, видел раз и влюбился за танец, – засмеялась Гея. Перестала бегать, зато нежно взлохматила мне волосы. – Вот ведь вечно ты…

Все-таки опустилась в кресло из могучих, переплетенных корней. Подперла руку кулаком, посмотрела, ласково покачивая головой. И вдруг спросила:

– А Рею-то давно видел?

Сладкое видение снесло шальным ветром за горизонт, нити дымного тумана перед глазами свились в фигуру, с диким криком простирающую руки к звездам с утеса: «Проооочь! Прооочь! Молчи! Не надо!»

– Да.

– Забыл, значит, – кивнула мать Звездоглазой (какая мать? Между ними же ни малейшего сходства!). – И правда, тебе-то теперь какой с нее прок. Говорят, она умом совсем завяла. Я вот тоже не вспоминаю: без толку… Корни у нее подрублены, засохла. А надо, чтобы – жизнь. Чтобы – свадьбы, так?

Киваю – так-так. Окончательно себя чувствую мальчиком (такого с последнего визита к Нюкте не помню). Неприятное чувство.

Хуже только глаза Геи – ее неповторимо ласковые глаза и то, что Мать Всего Сущего все пытается погладить мой локоть. И подталкивает ко мне новое блюдо – ты кушай, кушай…

И безуминка на дне взгляда – легкая-легкая, как горчинка в хорошем вине…

– А ты зачем ко мне-то? А-а, цветок. Это я тебе хоть сейчас, хоть поляну цветов, хоть две… А какой тебе цветок надо?

Смешался, развел руками. Что я понимаю в цветах? В подземелье сплошные асфодели. В Стигийских болотах одну ночь в году зацветают кувшинки – цвета сырого мяса, ядовитые, как гадюки. Геката в своем саду какие-то ночные травы выращивает – так зачем мне их знать?