Лэйни Тейлор - Мечтатель Стрэндж [litres]

– Она чудовищна, – уточнила Руби. – Но Минья делает это ради нас. Вот ты бы осмелилась выступить против нее?

В последнее время Руби была слишком занята своими делами и не заметила изменений в Сарай, не говоря уж об их причине. Спэрроу была более чуткой натурой. Она посмотрела на Сарай, отметив осунувшееся лицо и мешки под глазами.

– Нет, – тихо ответила она.

– Так что, мы просто будем плясать под ее дудку? – спросила Сарай. – Разве вы не видите, к чему все это ведет? Из-за нее мы станем такими же, как наши родители.

Руби нахмурилась:

– Мы никогда не станем такими.

– Нет? И сколько людей нужно убить, прежде чем это случится? Есть какое-то определенное число? Пять? Пятьдесят? Если начнем, обратного пути уже не будет. Убьем одного, навредим одному – и надежда хоть на какую-то жизнь исчезнет. Навсегда. Вы же это понимаете, верно?

Сарай знала, что Руби тоже не хотела причинять людям вред. Но девушка лишь раздвинула стебли лириопы, открывая вид на призраков, выстроившихся вдоль всего сада.

– Разве у нас есть выбор, Сарай?

На небе появилась звездная россыпь. Руби заявила, что устала, хотя с виду было незаметно, и ушла спать пораньше. Спэрроу нашла перо, которое могло принадлежать только Привидению, белой птице, и заправила его за ухо Сарай.

Затем взялась за ее прическу, ласково расчесывая волосы пальцами и используя свой дар, чтобы придать им блеск. Сарай чувствовала, как они растут и даже светлеют, словно Спэрроу вдыхала в них свет. Добавив им пару сантиметров и пышность, Спэрроу заплела венок из косичек, оставив большую часть волос распущенной, а затем вставила в них лозы, несколько орхидей, веточки папоротника и одно белое перо.

И когда Сарай, прежде чем выпустить мотыльков, снова увидела себя в зеркале, она подумала, что больше похожа на дикую лесную нимфу, чем на богиню отчаяния.

Плач спал. Мечтатели мечтали. Круглая луна заняла небо, и крылья цитадели разделили его надвое: свет вверху и тьма внизу.

На вытянутой руке гигантского серафима стояли дозорные с топорами и мясными крючками на цепях. Луна ярко блестела на краях лезвий и острых кончиках жутких крюков, светясь в призрачных глазах, округлившихся от ужаса. Призраки купались в свете, в то время как далеко внизу город погрузился во мрак.

Сарай направила своих мотыльков к ратуше, где сладко спали большинство делегатов, домой к городским лидерам и к некоторым тизерканцам. С Царой оказалась ее возлюбленная, и они… не спали… поэтому Сарай мгновенно унесла прочь своего мотылька. Азарин одиноко сидела в Ветропаде. Сарай наблюдала, как женщина расплетает волосы, надевает кольцо и ложится спать. В ее сон проникать не стала. Сны Азарин были… тяжелыми. Сарай невольно чувствовала, что сыграла роль в разрушении той жизни, о которой мечтала воительница – словно она существовала вместо любимого ребенка, которого планировала завести пара. Может, вина лежала и не на ней, но и невиновной она себя не ощущала.

Сарай увидела, что золотой фаранджи – выглядевший нездорово – все еще не спит, а работает. А еще увидела уродца, чья разлохматившаяся от солнца кожа начала заживать в тени цитадели, хотя красоты ему это не прибавило. Он тоже не спал, а шатался по улице с бутылкой в руке. Ну и ладно. Она все равно терпеть его не могла. Он постоянно мечтал об избитых женщинах, и Сарай не осмеливалась задерживаться в его голове достаточно долго, чтобы узнать, как они такими стали. Со второй ночи она так и не заставила себя нанести ему визит.

Каждый мотылек, каждый взмах крыльев уносил тягостное бремя призрачной армии, отмщения и груза второй Резни. Поскольку ее терраса была занята, Сарай осталась внутри, разворачиваясь в пять раз чаще, чем на ладони серафима. Как же она тосковала по лунному свету и ветру! Ей хотелось ощутить бесконечную глубину пространства над собой и вокруг, а не торчать в этой металлической клетке. Вспомнились слова Спэрроу о том, что сон – он как сад: можно выйти из своей темницы и почувствовать вокруг себя небо.

А Сарай возразила, что если цитадель их темница, то и их прибежище. Еще неделю назад она таковой и являлась, как люлька, но посмотрите, что с ними стало…

Как же сильно она утомилась.

Лазло тоже выбился из сил. День выдался долгим, да и потеря духа сказывалась. Он поужинал с Сухейлой – и похвалил еду, не упомянув об испорченном языке, – после чего принял еще одну ванну, и на сей раз отмокал в ней до тех пор, пока вода не остыла, но серая краска все равно не смылась с рук. Из-за усталости его мысли мельтешили туда-сюда, как колибри, но постоянно вреза́лись в стену страха – страха цитадели и всего, что в ней произошло. Их всех преследовали призраки прошлого, и Эрил-Фейна не меньше остальных.

В голове Лазло возникали образы двух лиц. Одно с картины мертвой богини, а другое из сна: оба голубые, с рыжими волосами и черной полосой на глазах. Голубое, черное и коричное. Уже в который раз юноша задался вопросом, как она могла присниться ему до того, как он увидел ее «портрет».

Но даже если каким-то чудом он увидел заблудшее видение Изагол Ужасной, почему она была такой… не ужасной?

Лазло вылез из ванны, вытерся и натянул чистые льняные штаны, но он настолько выдохся, что не нашел сил даже затянуть шнурки. Вернувшись в комнату, он плюхнулся на кровать поверх одеяла и ко второму вдоху уже задремал.

В таком виде и обнаружила его Сарай: лежащим на животе, подложив руки под голову.

Длинный и гладкий треугольник его спины поднимался и опускался от глубоких, ровных вздохов. Мотылек порхал над юношей, пытаясь найти местечко для приземления. Из-за его позы лоб не вариант. Можно было бы сесть на острый край скулы, но под наблюдательным взглядом Сарай юноша начал ерзать, поудобнее укладывая голову на руки, и место посадки скрылось из виду. Оставалась только спина.

Он заснул с неприкрытой сферой, и ее тусклое сияние откидывало тени на каждый бугорок мышц, углубляя контуры крыльев под лопатками и линию позвоночника. Для мотылька это выглядело как лунный пейзаж. Сарай осторожно направила его к темной долине плеч незнакомца, и стоило мотыльку коснуться кожи, как она погрузилась в сон.

Девушка была, как всегда, настороже. После ее первого визита прошла череда ночей, и каждый раз она проникала бесшумно, как вор. Но что ей воровать? Она не крала его сны и никоим образом их не видоизменяла. Сарай просто… наслаждалась ими, как кто-то наслаждается музыкой.

Сонатой, доносившейся из-за садовой стены.

Естественно, слушая прекрасную музыку ночь за ночью, вы неизбежно заинтересуетесь музыкантом. О, она знала, кто он. В конце концов, все это время она сидела на его брови – до сегодняшнего дня, сделав открытие в виде его спины, – и в этом чувствовалась необъяснимая интимность. Сарай наизусть знала все его ресницы, его мужской запах – сандалового дерева и мускуса. Она даже привыкла к его кривоватому хулиганскому носу. Но в царстве снов девушка держалась на расстоянии.