Лэйни Тейлор - Мечтатель Стрэндж [litres]

Когда он вложил тяжелый том в руки Сарай, та чуть не уронила его в снег:

– Это?

– В мой первый день в качестве подмастерья, – грустно произнес юноша. – Кровь была повсюду. Не буду отвращать тебя видом пятна на корешке.

– Тебе сломала нос книга сказок, – медленно сказала Сарай, не в силах сдержать улыбки от ошибочности своего первого впечатления. – Я-то думала, что тебе сломали его в драке.

– Скорее в засаде. Я встал на носочки, пытаясь достать ее, – он коснулся носа. – Но она добралась до меня первой.

– Повезло, что она не снесла тебе голову, – сказала девушка, возвращая ему том.

– Очень повезло. Мне хватило горя и со сломанным носом. А без головы издевкам не было бы конца.

Сарай тихо засмеялась:

– Вряд ли ты бы их слышал, если бы потерял голову.

– Надеюсь, я этого никогда не узнаю, – торжественно ответил Лазло.

Сарай изучала его лицо – почти как при их первой встрече. Вдобавок к тому, что она сочла его за какого-то дикаря, она также не увидела в нем красоты. Но глядя сейчас, девушка подумала, что красота тут не имеет значения. Юноша впечатлял как профиль завоевателя на бронзовой монете. А это гораздо лучше.

Лазло, ощутив на себе ее пристальное внимание, залился краской. Его предположение о ее мнении было куда менее приятным, чем ее фактические мысли о его внешности. Его мнение о ее внешности было простым. Богиня прекрасна. С круглыми щечками, острым маленьким подбородком, пухлыми лиловыми губами, нижняя – как спелый фрукт со складочкой посредине и мягкая, как абрикос. Уголки ее губ, приподнятые от радости, были такими же изящными, как кончики серпа луны, а брови ярко выделялись на фоне голубой кожи, коричные, как ее волосы. Он постоянно забывал, что она мертва, а когда вспоминал, то с каждым разом жалел об этом сильнее. Что же касается того, как она, мертвая, могла быть здесь, логику снов не тревожили подобные головоломки.

– Господи милосердный, Стрэндж! – вдруг раздался голос, и, подняв глаза, Лазло увидел старого мастера Гирроккина, толкающего библиотечную тележку. – Я повсюду тебя искал!

Как же приятно снова его видеть! Лазло заключил старичка в крепкие объятия, что, очевидно, было избыточным проявлением привязанности, поскольку тот разъяренно его оттолкнул.

– Да что на тебя нашло?! – требовательно спросил он, поправляя мантию. – В Плаче что, все накидываются друг на друга как борцы с медведями?!

– Именно так, – кивнул Лазло. – Только без медведей. И без борьбы.

Но тут мастер Гирроккин заметил спутницу Лазло. Его глаза округлились.

– А это кто? – поинтересовался он, и его голос поднялся на октаву.

Лазло представил их:

– Мастер Гирроккин, это Изагол. Изагол, это мастер Гирроккин.

Мастер театрально зашептал:

– А почему она голубая?

– Она богиня отчаяния, – ответил юноша, будто это все объясняло.

– Вовсе нет, – сразу же возразил мастер Гирроккин. – Ты все неправильно понял, мой мальчик. Посмотри на нее.

Лазло посмотрел, но не для того, чтобы поразмыслить над заявлением старого библиотекаря, а чтобы виновато пожать плечами. Он знал, кто она. Он видел рисунок, и Эрил-Фейн все подтвердил.

Конечно, сейчас она меньше походила на Изагол – без черной-то маски на глазах.

– Так ты сделал то, о чем я тебе говорил? – полюбопытствовал мастер Гирроккин. – Подарил ей цветы?

Лазло помнил его совет. «Набери цветов и найди ту, кому их подаришь». А еще помнил вторую часть совета: «Добрые глаза и широкие бедра». Он покраснел. Эта девушка была худощавой, да и едва ли он ожидал, что у богини отчаяния будут добрые глаза. Но вдруг он понял, что они именно такие.

– Нет, – оробело ответил юноша, желая пресечь дальнейшие обсуждения на эту тему. Зная о распутных наклонностях старика, ему не терпелось отправить его восвояси, пока тот не сказал или не сделал чего-нибудь неподобающего. – Все совсем не так…

Но Изагол удивила его, подняв запястье, на котором снова возник браслет:

– Зато он подарил мне луну.

Теперь на браслете было не множество амулетов, а всего один: бело-золотой месяц, бледный и сияющий, будто его только что сняли с неба.

– Хорошая работа, сынок, – одобрительно кивнул мастер Гирроккин. А затем снова театрально зашептал: – Ей бы не помешало немного поправиться, но, осмелюсь предположить, что она и так достаточно мягкая во всех нужных местах. Ты же не хочешь набить себе синяки о кости, когда…

– Мастер Гирроккин, пожалуйста! – спешно перебил Лазло. Теперь его лицо стало пунцовым.

Библиотекарь хихикнул:

– Какой смысл в старости, если не можешь смущать молодых? Ладно, оставлю вас в покое. Хорошего вам дня, юная леди. Было приятно познакомиться. – Он поцеловал ей руку и, повернувшись к Лазло, ткнул его локтем, громко прошептав: – Какой идеально прекрасный оттенок голубого!

Когда он ушел, Лазло посмотрел на богиню.

– Мой ментор, – пояснил он. – У него ужасные манеры, но добрые сердца.

– Я ничего не знаю ни о первом, ни о втором, – ответила Сарай, которая не заметила ничего плохого в манерах старика и напомнила себе, что как бы там ни было, он всего лишь очередной фрагмент воображения мечтателя.

«Ты все неправильно понял, мой мальчик, – сказал библиотекарь. – Присмотрись к ней». Значит ли это, что на каком-то уровне подсознания Лазло раскусил ее маскировку и не верил, что она Изагол? Эта идея пришлась ей по душе, за что девушка тут же себя отругала. Она вернулась к полкам и провела пальцем по ряду корешков.

– Все эти книги… они о магии?

Сарай предполагала, что Лазло мог оказаться неким экспертом. Возможно, поэтому Богоубийца и взял его с собой.

– По большей части это мифы и народные сказки, – ответил Лазло. – Все, что ученые отмели как слишком потешное, чтобы считаться важным. Книги отнесли сюда – и забыли о них. Суеверия, баллады, заклинания. Серафимы, оракулы, демоны, феи. – Он указал на один из книжных шкафов. – Вот эти все о Плаче.

– Плач слишком потешный, чтобы считаться важным? Что-то мне подсказывает, что его жители с тобой бы не согласились.

– Это не мое мнение, уж поверь. Будь я ученым, я мог бы подчеркнуть его важность, но, видишь ли, я тоже не имею значения.

– Нет? И почему же?

Лазло потупил взгляд, не особо желая вдаваться в подробности собственной незначительности.

– Я подкидыш, – сказал он, снова поднимая голову. – У меня нет ни семьи, ни имени.

– Но ты назвал мне свое имя.

– Ладно. У меня есть имя, которое рассказывает всему миру, что на самом деле его нет. Оно как табличка на шее, на которой написано «Никто».

– Неужели имена так важны? – спросила Сарай.

– Думаю, жители Плача сказали бы, что да.

На это ей было нечего ответить.

– Им никогда его не вернуть, да? – спросил Лазло. – Настоящее название города. Ты его помнишь?