Мэтт Рафф - Страна Лавкрафта

– В приглашении мне четко намекнули…

– Мне все равно, кто вам и на что намекал, – отрезал Берк, откровенно упиваясь своим положением. – У меня приказ: шкаф не открывать.

– Вы бы последили за своим тоном, молодой человек!

Хиллари поспешила удалиться на случай, если Нью-Йорк вздумает швыряться молниями из трости. Почувствовав, что уперлась в кого-то спиной, она обернулась.

Чикаго. У него было лицо боксера, закончившего карьеру и променявшего ринг на бар. Однако под этой маской скрывался проницательный ум.

– А вы, стало быть, наша гостья с Нантакета? – Он протянул ей руку.

– Да. Роуз Эндекотт, – ответила Хиллари.

Рукопожатие вышло крепким – при желании он стер бы ее пальцы в порошок.

– Джон Ланкастер. Рад видеть вас здесь, хотя и немного удивлен. Не ожидал, что вы примете приглашение Брейтуайта, учитывая, как относятся друг к другу ваши ложи.

– Мы воевали с Брейтуайтом-старшим.

– И теперь решили начать с чистого листа? – Ланкастер внимательно вгляделся в ее лицо; мгновение, и перед ней стоял не боксер, а прожженный следователь.

– Ланкастер! – вклинилась между ними Нью-Йорк. – На пару слов…

– Извините, Маделин, – ответил Ланкастер. – Пора открывать собрание. Позже поговорим.

Бросив последний взгляд на Хиллари, он удалился, и Нью-Йорку с ее тростью было его не догнать.

Ланкастер вышел на открытое пространство в центре зала, под люстрой.

– Внимание! Послушайте меня! – крикнул он, и голоса стихли. – Я прошу всех, кроме охраны и приглашенных гостей, покинуть помещение!

Темнокожие официанты потянулись к выходу (с явным облегчением, как показалось Руби). Когда прислуга ушла, двери закрыли, и Ланкастер дал отмашку кому-то из подчиненных. Все лампы, кроме люстры, погасли.

– Добро пожаловать в Чикаго, – начал Ланкастер. – Спасибо, что нашли возможность приехать. Знаю, для многих это был неблизкий путь – я не столько о расстоянии, сколько о доверии. Мне особенно приятно, что вы согласились считать этот город нейтральной территорией. – Он по-отечески улыбнулся, как будто перед ним собрались послушные дети. – Признаться, я не мастак выступать. Вот Билл Уорвик, мой предшественник, одарил бы вас грандиозной речью. Я же всегда предпочитал говорильне дело. Однако я умею слушать и подмечать здравый смысл в чужих словах.

В конце лета мне позвонил новый мастер арпхемской ложи. Сказал, что у него есть предложение. Я сомневался. Думаю, вам известна история взаимоотношений между Чикаго и Арпхемом, и вы знаете, что они далеко не самые радужные. А тут, представьте, мне звонит совсем пацан – сынок приснопамятного Сэмюэла Брейтуайта, кстати, – и предлагает сесть за стол переговоров. Я, конечно, мог бросить трубку. Или заманить его сюда и оторвать голову, как в старые добрые времена. Однако я решил все-таки его выслушать… и то, что я услышал, мне понравилось.

– Да, он молод, – отметил Ланкастер. – Потому, полагаю, вам трудно будет воспринимать его всерьез. В конце концов, мы все здесь из древнего ордена. Многие привыкли слушать приказы от тех, кто, так сказать, более умудрен опытом. – Он провел рукой по седеющему «ежику». – И я все же прошу вас выслушать. Представьте, как будто он говорит от моего имени. Потому что это так и есть. И если вы вслушаетесь в его предложение, уверен, вы тоже увидите, что оно имеет смысл… Слово вам, мистер Брейтуайт!

Ланкастер вытянул руку в сторону столика, за которым, видимо, должен был сидеть Калеб. Однако там стоял лишь пустой стул. Ланкастер завертел головой. Сперва заминка казалась неловкой, потом и вовсе дурацкой.

– Мистер Брейтуайт, прошу, – повторил он.

В толпе зазвучали смешки, кто-то хохотнул в голос – судя по всему, Даллас. Ланкастер подошел к одному из своих людей и прошептал:

– Куда он запропастился?

И вдруг Брейтуайт явился – возник из темноты, как будто из ниоткуда, и занял центральное место, которое только что покинул Ланкастер. «Здорово», – восхитилась про себя Руби, и некоторые гости, чувствовалось, были с ней солидарны. Только Ланкастер всего этого не увидел, продолжая хмуриться на помощника.

Брейтуайт заговорил – негромко, но веско:

– Благодарю вас, мастер.

Ланкастер развернулся, испуганно и гневно. Впрочем, Брейтуайт вел себя, как будто ничего особенного не произошло, и уважительно кивнул. Ланкастер взял себя в руки, кивнул в ответ и занял стул, на котором должен был сидеть Брейтуайт.

Калеб оглядел собравшихся. Люстра словно вспыхнула ярче, подсвечивая его лицо и подчеркивая стать. В отличие от Ланкастера, свет ему льстил, делал более живым.

– Спасибо, что пришли. Начать я хотел бы с того, что развею кое-какие заблуждения. Как всем вам известно, в июне умер мой отец, и не сомневаюсь, до вас дошли слухи об обстоятельствах его гибели. Он хотел завершить ритуал, который впервые пытался провести в тысяча семьсот девяносто пятом году Тит Брейтуайт. Ритуал снова не удался, но в этот раз не так катастрофически: ни дом, ни слуги не пострадали. Однако все члены арпхемской ложи погибли. Кроме одного.

Он прижал руку к груди.

– Словом, никто мало-мальски достойный не выжил, – с насмешкой выкрикнул из толпы Лос-Анджелес.

Брейтуайт воспринял колкость с достоинством.

– Безусловно, на первый взгляд так может показаться. Именно поэтому я здесь: повторюсь, моя задача – развеять возможные заблуждения, а не плодить еще больше небылиц.

Как я уже сказал, до всех вас дошли слухи о гибели моего отца. Так вот, не верьте им. Виной тому вовсе не провал ритуала. Скорее всего, он бы действительно не удался. Отец сам считал, что шансы в лучшем случае пятьдесят на пятьдесят. Мои же прогнозы были куда пессимистичнее. Вероятность провала я оценивал почти в восемьдесят процентов, причем ожидал повторения катастрофы полуторавековой давности.

Итак, восемьдесят процентов на провал, или четыре из пяти. Долгое время меня такой расклад устраивал, однако в конце концов я решил, что этого недостаточно. Мне нужна была твердая убежденность. Я хотел, чтобы никого из них не стало наверняка.

По мере того как до собравшихся доходил смысл его слов, в аудитории начиналось шевеление. Руби посмотрела на Ланкастера. Тот нахмурился: видимо, эта часть речи не была оговорена.

– Верно, это я сорвал ритуал, – продолжал Брейтуайт. – Это я убил их всех, всю ложу подчистую. А знаете почему? Потому что я сыт по горло этой херней.

Не поймите неправильно, я глубоко уважал своего отца. До определенного предела. Он обладал выдающимся умом и философским гением. Но у него был один существенный недостаток – тот самый, что погубил Тита Брейтуайта, тот самый, который до сих пор преследует многих из вас. Да, у него был ум ученого, передовой ум, но закоснелое сердце. Сердце алхимика. Сердце колдуна.