Ян Леншин - Турнир самоубийц

Посреди улицы, сияя огнями, высилась Блуждающая Башня.

Ульрик попробовал встать. Ощупал лоб – маска треснула, глянул на пальцы – кровь.

– Вот те раз, шли за карасем, а поймали щуку, – раздался веселый голос.

Полицейские.

«Карась» – это я, – равнодушно подумал Ульрик. – А «щука» кто?»

– Полицейское управление Готтлиба, ни с места! – приказал веселый голос. – Иначе – стреляю!

«Да я и не собираюсь никуда, – подумал Ульрик. – Добегался».

Того, плечистого, в красной жилетке, среди блюстителей порядка не оказалось. Зато его напарник тут как тут: машет себе револьвером, белозубо скалясь. Это он про карася сказал. Только на Ульрика полицейские снова не смотрели, черное дуло уставилось на безмолвных людей-масок. Вот кто щука.

– Предупреждаю, без глупостей!

Один аноним вдруг скакнул вперед, как-то чудно дернувшись всем телом, и шустрый выстрелил. Да только вот незадача: маску пуля не пробила.

Дальше началось невероятное.

Р-раз – и человек в костюме рубанул тростью с костяным набалдашником по державшей револьвер руке. Д-два – и другой аноним выпростал из рукава цепь и захлестнул ее концом шею не в меру шустрого весельчака. Т-три – и полицейский, без особых примет, которому Ульрик еще не успел дать прозвище, повалился на мостовую от обычного удара кулаком в челюсть.

Ульрик не стал дожидаться, чья возьмет, а подхватил Билли и дал деру.

К Джен возвращался кружным путем, убедившись, что погоня отстала. По-воровски влез в окно – когда уходил, специально оставил открытым – зажег свет. На кровати, положив под щеку неприятностиметр, дрых Питер.

Ульрик, стараясь не шуметь, убрал Билли под кровать. Взял со стола пачку рисунков, полистал. На каждом господин в цилиндре и фраке убивал высокое, до невозможности худое существо. Рисунки были криво подписаны: Кристи, Майкл, Виолетта. Подарок сирот. Ульрик вздохнул, улыбнулся. Рядом с рисунками тарелка морковного салата и давным-давно остывший чай. Это от Джен.

Ульрик осторожно тронул неприятностиметр – спать на нем наверняка было до ужаса неудобно, еще синяк останется, – и тут же пронзительно пискнуло. Бросил устройство в футляр, прислушался.

– Вы меня убьете? – спросил сонный голос. Ульрик обернулся. Питер тер распухшие веки. – Вырежете печень, зажарите и съедите под бокал хорошего кьянти?

– Э-э-э, что? – не понял Ульрик.

– Отрубите руки?

– Что-что?

Откуда у такого юного человека столь бредовые фантазии?

– Я без спроса трогал ваши вещи, сэр. Вы меня теперь убьете, да?

– Вряд ли, – Ульрик зевнул.

– Изобьете до полусмерти?

– Очень в этом сомневаюсь, – пробурчал Ульрик и задумчиво поковырял вилкой морковный салат.

– Сварите в кипящем масле?

– Не сегодня.

А салат неплох. Если сперва побегать наперегонки с полицией, нагулять аппетит.

– Проткнете пальцем насквозь?

– Может, хватит уже? – спросил Ульрик с набитым ртом.

– Джен бы меня сразу убила.

– Вот и иди к ней. А у меня дела.

Убедившись, что варить в масле его никто не собирается, Питер повеселел. Сел на кровати, заболтал ногами.

– Подарите ту белую штуковину? Ею хорошо орехи колоть.

– Марш спать, – Ульрик отложил салат и скорчил страшную физиономию. Питера как ветром сдуло.

Ночка обещала быть познавательной.

Для начала занавесил окна, запалил свечку. Достал, страшно волнуясь, из-под кровати Билли, расположил на столе. Тут внезапно выяснилось, что чемодан наглухо закрыт, а ключ, понятное дело, у Коммивояжера на шее остался.

Хоть обратно возвращайся.

Замок пришлось аккуратно выломать стилетом. Билли лежал целехонький. И выглядел отлично, бледный разве что. Ульрик кнопочки потрогал, трубки погладил, даже тонких пальцев разок коснулся. Что делать дальше, было решительно непонятно, инструкции не прилагалось.

Для пробы отщелкал на клавишах «ПОЛИЦЕЙСКИЙ» , снял перчатку, пожал руку мертвецу. Сработало: профессию Билли сменил. Как теперь свою печать трансформировать? Может, руку себе отрезать? А эту пришить? Черт его знает, но вряд ли.

– Блок управления с датчиками кровяного давления – вот, – бормотал Ульрик. – Артериальный насос – вот, оксигенатор – легкие, то есть – здесь.

Дальше сложнее. Три баллона непонятно для чего, какие-то вентили, всюду трубки, зачем их столько?

– А это что за… штука?

«Штука» размещалась под клавишами, а на ней полустертые письмена Древних. Похоже на деталь от лотоматона. К «штуке» вели четыре трубки серого цвета. Остается разве что…

От мрачных мыслей Ульрик поежился. Дрожащими пальцами вытащил серую трубку, оттуда засочилось белое. Потянул осторожно вторую, третью… Затем к уже имеющимся присовокупил те, что никоим образом не сообщались с артериями и венами. Из двух сочилось белое, из одной красное, из трех – ничего.

Ульрик разложил на столе медицинские инструменты. Крестиками отметил на руке места надрезов. За образец взял Билли. Наложил жгут, надел резиновые перчатки. Вколол обезболивающее, протер трубки спиртом. Обработал предплечье йодом – чуть ниже незаживающей гнойной раны, оставленной зубами марлофа, – выждал немного и приступил к делу.

Спустя четверть часа все было готово. Рука горела огнем, Ульрик едва сдерживал тошноту. Липкими от крови пальцами набрал «Бухгалтер». В окошке вспыхнули золотые буквы. Под кожу будто впрыснули расплавленный свинец. Захотелось немедленно вырвать трубки и прекратить эксперимент.

Щелкнул пальцами. Новая печать загораться не спешила. Еще, еще – без толку. На исполосованной шрамами руке ясно читалось одно слово: « НЕУДАЧНИК».

Раздраженно отщелкал «Полицейский», перепутав местами две буквы.

« НЕУДАЧНИК».

Юрист.

« НЕУДАЧНИК».

Президент.

« НЕУДАЧНИК».

Господь бог.

« НЕУДАЧНИК».

К черту! Ульрик сбросил аппарат со стола. Трубки выскользнули и, извиваясь, шлепнулись на ковер. Он наскоро забинтовал руку, снял жгут. Наверняка Коммивояжер знал секрет, без которого ничего не получится.

Стало жаль денег. Все, что заработал в фирме «Брайан и Компания», спустил за одну ночь. Последнее испытание в девять вечера. Осталось решить, что важнее: печать.

Или жизнь.

Четверо грэмов: Падежус, Герундус, Синтаксус и Марк, пыхтя, разбирали завалы. Кто из них Падежус, кто Герундус, а кто Синтаксус, мог различить только опытный наметанный глаз. Просторные балахоны скрадывали очертания фигур, капюшоны надежно закрывали лица. За исключением одного, конопатого, с длинным носом. В черные балахоны с глубокими капюшонами были облачены трое, четвертый щеголял в куртке на меховой подкладке.

Шел снег.

Путаясь в подоле, Герундус неодобрительно косился на Марка, бормоча: