Брендон Сандерсон - Убийца Войн

В ней все перевернулось при виде его страданий. Она обошла одеяло, села рядом, обняла Сьюзброна и положила голову ему на плечо.

«Она единственная, кто был ко мне по-настоящему добр, – написал он. – Жрецы почитают меня, заботятся обо мне, – по крайней мере, я так считал. Но они никогда меня не любили. Любила только мать. А теперь я даже не знаю, кто она такая».

– Если вырастила, значит она и есть мать, – сказала Сири. – А кто родил – не имеет значения.

Он не ответил.

– Может быть, она и была настоящей матерью. Если жрецы доставили тебя во дворец тайно, так же могли поступить и с ней. Кому, как не ей, о тебе заботиться?

Кивнув, он нацарапал одной рукой, другой обнимал Сири за талию:

«Наверное, ты права. Хотя ее смерть теперь кажется мне подозрительной. Она была одной из немногих, кто мог сказать правду».

Похоже, это расстроило его еще больше, и Сири, притянув его ближе, положила голову ему на грудь.

«Расскажи, пожалуйста, о своей семье», – написал он.

– Отец был мной часто недоволен, – ответила Сири. – Но он любил меня. И любит. Он лишь хотел, чтобы я поступала правильно в их понимании. И… чем дольше я нахожусь в Халландрене, тем сильнее жалею, что не слушала его. А Риджер – следующий по старшинству. Я постоянно впутывала его в неприятности. Он был наследником, а я совершенно его испортила – по крайней мере, до той поры, когда он достаточно повзрослел, чтобы воспринять свой долг. Он немного похож на тебя. Очень добрый, всегда старался поступить правильно. Впрочем, сладкого он ел меньше.

Сьюзброн со слабой улыбкой сжал ей плечо.

– Следующая – Фафен. Ее я знала хуже. Она ушла в монастырь, когда я была совсем маленькой, – и я этому радовалась. В Идрисе почитают за долг отдать в монастырь хотя бы одного ребенка. Именно монахи кормят нуждающихся и выполняют разную работу в городе. Подстригают деревья, моют, красят. Занимаются любым полезным трудом.

Он потянулся к доске.

«Немного похоже на короля. Жить ради служения другим».

– Да, – кивнула Сири. – Только их не запирают, и они вольны все бросить, если захотят. Так или иначе, я рада, что отдали Фафен, а не меня. Я бы рехнулась среди монашек. Они постоянно молятся и самые незаметные в городе.

«Это плохо сочетается с твоими волосами», – написал Сьюзброн.

– Точно, – ответила она.

Он чуть наморщил лоб:

«Хотя в последнее время они не так часто меняют цвет».

Сири отозвалась гримасой.

– Мне пришлось научиться построже за ними следить. По ним слишком легко прочесть, что у меня на уме. Здесь.

Она превратила волосы из черных в желтые, и он улыбнулся, запустив пальцы в длинные локоны.

– А старше Фафен – последняя, Вивенна. Это ее тебе прочили в жены. Она всю жизнь готовилась к отправке в Халландрен.

«Должно быть, она меня ненавидит, – написал Сьюзброн. – Расти и знать, что придется покинуть близких и жить с человеком, которого в глаза не видела».

– Ерунда, – возразила Сири. – Вивенна ждала этого. Сомневаюсь, что она вообще способна ненавидеть. Она всегда была совершенством – спокойная и осмотрительная.

Сьюзброн нахмурился.

– Что, язвительно выражаюсь? – вздохнула Сири. – На самом деле – нет. Я искренне люблю Вивенну. Она всегда была рядом и страховала. Но мне казалось, что она слишком усердно меня выгораживает. Вся из себя такая старшая, вызволяет сестренку из бед, тихо журит и заботится, чтобы не наказали по заслугам. – Она помолчала. – Сейчас они все, наверное, дома и сходят из-за меня с ума.

«Похоже, ты за них переживаешь», – написал он.

– Да, это так. Я слышала споры жрецов. Это не к добру, Себ. В городе много идрийцев, и они устроили серьезную смуту. Несколько недель назад городской страже пришлось направить в трущобы войска. Это не разрядит напряженность между нашими странами.

Сьюзброн не ответил. Он снова обнял ее и привлек к себе. Стало приятно. Очень приятно.

Через несколько минут он убрал руку и, неуклюже стерев написанное, признался:

«Знаешь, я ошибся».

– Насчет чего?

«Я сказал, что меня любила только мать. Это не так. Есть еще человек».

Он перестал писать и посмотрел на нее. Затем снова взглянул на доску.

«Тебя никто не обязывал быть со мной доброй. Ты могла возненавидеть меня за то, что разлучена с близкими и родиной. Но вместо этого научила меня читать, подружилась со мной. Полюбила».

Он уставился на нее. Она – на него. Затем он нерешительно пригнулся и поцеловал ее.

«Вот те на…» – подумала Сири. В голове промелькнула тысяча возражений, но она не сумела пошевелиться, воспротивиться и вообще что-либо сделать.

Кроме ответного поцелуя.

Ее бросило в жар. Она знала, что надо остановиться, иначе жрецы получат именно то, чего ждут. Это было предельно ясно. Но любые возражения представали все менее разумными, пока она его целовала и дышала все чаще.

Сьюзброн взял паузу, не зная, что делать дальше. Дыша тяжело и чувствуя, как волосы окрашиваются в кровавый цвет страсти, Сири взглянула на него, притянула для нового поцелуя.

И все постороннее перестало ее заботить. Сьюзброн не знал, что делать, но она-то соображала.

«Я и впрямь опрометчива, – подумала она, срывая с себя рубашку. – Придется научиться получше сдерживать свои порывы. Когда-нибудь потом».

Той ночью Жаворонку приснился горящий Т’Телир. Мертвый Бог-король и солдаты на улицах. Безжизненные, убивающие людей в цветастых нарядах.

И черный меч.

Вивенна подавилась куском. Сушеное мясо сильно отдавало рыбой, но она усвоила, что если дышать ртом, то запах и вкус сглаживаются. Каждый кусок она запивала большими глотками теплой кипяченой воды.

Она сидела в комнате одна – в небольшой пристройке к зданию невдалеке от трущоб. Вашер платил за нее несколько монет в день, хотя сейчас его не было. Он умчался по какому-то делу.

Покончив с едой, Вивенна откинулась на спинку стула и закрыла глаза. Она достигла той степени изнеможения, когда и заснуть нелегко. То, что каморка была очень мала, тем паче не помогало. В ней даже не удавалось вытянуться в полный рост.

Вашер не преувеличил, когда сказал, что работа предстоит напряженная. Остановка за остановкой, встреча за встречей. Вивенна выступала перед идрийцами, урезонивала их, заклинала не подстрекать к войне Халландрен. Никаких ресторанов, как с Дентом. Никаких обедов с разодетыми людьми под охраной. Только усталые работяги, мужчины и женщины, группа за группой. Многие из них не роптали, а то и вовсе не проживали в трущобах. Но они были частью идрийской диаспоры в Т’Телире и могли повлиять на друзей и близких.