Ричард Адамс - Майя

– Я?

– Ну да. А субанка после родов так и не оправилась, кровью истекла…

По Майиным щекам покатились слезы.

– Отец твой – ну, вроде как приемный – рассказ субанки запомнил и решил, что говорить об этом не следует, чтобы злодеи за тобой не пришли. И Дригга то же посоветовала. Поэтому бедняжку похоронили на берегу озера, под ясенем…

– Под ясенем? Под моим любимым ясенем?!

– Да. А соседям сказали, что Морка обет Шаккарну дала – никому ни слова не говорить, если понесет, – вот он ее и ребеночком наградил. И Дригга подтвердила, что роды принимала, все честь по чести. Ну, все и поверили. Так что вырастили они тебя, как родную дочь, только рассказывать тебе ничего не стали, потому что дети все разбалтывают, секретов хранить не умеют. И злой жены уртайского барона опасались – не знали, что она вскоре померла, так в страхе и жили. Вот тебе и вся правда: не мать тебе Морка.

Рыдания сдавили Майе горло.

– Ах, вот почему Дригга обо мне так пеклась! – всхлипнула она.

Таррин молчал.

– Выходит, я – дочь сестры этой знаменитой Ноко… субанской танцовщицы?

– Да, так оно и выходит… Чего уж сейчас прошлое ворошить, давно это было. А Морке ты удачу принесла – все рожает и рожает, четверых уже наплодила, правда, одни девчонки.

Майя решительно встала – такие вести хотелось обдумать в одиночестве.

– Спасибо, что ты мне все это рассказал. Может, тебе еще что-то нужно? Ты мне скажи, не смущайся. А пока вот, возьми сто мельдов, пригодятся.

– Да благословит тебя Крэн, Майя! Я всю жизнь тебе буду благодарен!

– Я завтра с утра за тобой приду, тебя отсюда выпустят. Так что отоспись пока. – Она поцеловала его в щеку. – До свидания, Таррин.

Пакада ничуть не удивился, заметив слезы в глазах посетительницы, – в тюрьме это не редкость; к тому же Майя не сказала, что Таррина отпускают на свободу.

Что делать, когда узнаешь о себе нечто чрезвычайно поразительное и на первый взгляд совершенно невероятное, а поделиться этим не с кем? Одни оказываются наследниками престола; другим раскрывается несказанная мудрость; третьи ненароком совершают величайшие открытия, изменяющие судьбу человечества. Пророческие видения даруются простофилям, неведомые земли предстают перед отчаявшимися путниками, озарение настигает блуждающих в кромешной тьме. Подобные потрясения коренным образом изменяют личность, глубинную суть человека. О боже, за что? Почему это случилось со мной? Глаза застилает сверкающее марево, не позволяет оценить ни важности, ни масштаба происходящего – что это, муха на оконном стекле или далекая вершина? И прежде всего, о боже, кто я – несчастная жертва или счастливый избранник?

Майя сидела в саду и невидящими глазами смотрела на зеркальную гладь озера, изредка хлопая ладонью по скамье; потом вскочила, кругами заметалась по лужайке, подбежала к ограде, схватилась за прутья обеими руками и затрясла ее. Из окна во втором этаже Огма испуганно поглядела на расстроенную хозяйку, вздохнула и завистливо подумала: «Надо же, из-за кого это она так убивается?» Впрочем, простодушная служанка тут же решила, что после баррарза Майя сама расскажет, кто из поклонников ее обидел.

Майину душу обуревали смятенные чувства – восторг, страх и упоение; она трепетала, будто птенец, выпавший из гнезда. Снова и снова она представляла себе ночную грозу, измученную субанку, что тащилась по грязи неведомо куда, неся в себе новую жизнь – Майю! А вот и отец – нет, не отец, отчим! – возникает из темноты с обессилевшей женщиной на руках; Морка изумленно глядит на него; все обеспокоенно хлопочут вокруг незнакомки, а она бредит, обливаясь пóтом; вот Дригга разводит огонь в очаге, греет воду, успокаивает бедняжку. Ах, а ведь на берегу, под ясенем… В его густой кроне Майя находила приют, забывала о невзгодах и нищенском существовании, с его ветвей ныряла в прохладную воду озера. Где же могила? Вокруг нет ни холмика – нет, приемные родители не захотели бы привлекать внимания соседей… Может быть, вон там?

Мысли путались. Майя снова зарыдала.

Ее отец – вовсе ей не отец. А Келси, Нала и малютка Лиррита… ах, Лирриту Майя любила больше всего! Оказывается, они ей не сестры. И Морка… что ж, теперь ее поведение легко объяснить. Нет, о них надо позаботиться. Майя пошлет им денег и за Таррином приглядит, один из солдат его в Тонильду проведет.

Значит, Майя – субанка? Лягушатница? Во всяком случае, наполовину – ведь ее настоящий отец, наверное, не из Субы, иначе бы они в восточной Урте не жили. Скорее всего, он уртаец. Интересно, где эта деревня? Найти бы ее… Вряд ли за шестнадцать с половиной лет о жутком убийстве забыли, ведь еще живы те, кто помнит ее родителей.

Нокомиса! Неужели Майя – дочь сестры прославленной субанской танцовщицы?! Что ж, это многое объясняет. А Байуб-Оталь – ее двоюродный брат?! Майя сначала оцепенела, а потом задрожала: ох, страшно и думать, что могло бы случиться, если бы…

– Нет, это уж чересчур! – воскликнула она, будто заявляя богам, что с нее хватит, уселась на траву, задумчиво сорвала ромашку и стала жевать стебелек.

Немного погодя Огма позвала ее обедать.

Майя ела с аппетитом. Теперь она точно знала, что делать, – все ее сомнения и страхи исчезли бесследно. После обеда она велела Джарвилю никого не принимать, улеглась в постель и крепко заснула, будто невольник, скинувший с плеч тяжелую ношу.

Проснулась она от стука горшков на кухне – Огма разливала по кувшинам парное молоко. Рядом с кроватью стояла кружка, прикрытая кисейным лоскутом. День клонился к закату. В прохладном воздухе с писком метались стрижи; на улице переговаривались прохожие; в саду сладко пахла планелла. Майе почудилось, что боги раскрыли ей тайну – мир покоится не на великих подвигах и грандиозных свершениях, а на бесчисленных мимолетных поступках, на повседневных делах, на обыденных действиях; так в сказке старой Дригги стая невесомых мотыльков перенесла заблудившуюся красавицу через ледяной кряж.

Майя выпила молоко, сладко потянулась, вдохнула аромат планеллы, полюбовалась ониксовым кроликом и прислушалась к журчанию воды в купальне. «Я здорова, сыта, живу в тепле и уюте, – подумала она. – И могу за себя постоять». Зяблик в саду затянул свою задорную песенку: «Ничего не бойся, ничего не бойся, не бойся…» – другой он не знал. Майя рассмеялась. Что ж, она всем покажет…

Она встала с постели и надела платье вишневого шелка с лифом, расшитым бусинами горного хрусталя, – городские власти одарили ее нарядами из выморочного имущества Сенчо. В этом одеянии она с успехом танцевала сенгуэлу – оно не подведет и в этот раз. Майя расчесала кудри, воткнула за ухо веточку планеллы и обвила шею адамантовым ожерельем. На этом ее приготовления закончились – шестнадцатилетней красавице ни к чему Форнидовы притирания.