Лекса Дэй - Право на вседозволенность

Мысль о том, что придется убить дарившую ей столько тепла дружбу, стиснула ее сердце, но только на миг. Ему же будет лучше. «Привязанности делают нас слабыми», — вспомнились ей наставления ее тирана. А ведь он прав! Тысячу раз прав! Значит, у нее не будет привязанностей.

Она стряхнула с себя вновь накатившее на нее оцепенение.

Скоро сюда явятся мастера, нужно убирать все следы пребывания в ее доме Нортона и врача.

Это оказалось не так-то просто. Слабость нарастала с каждой минутой, сердце прыгало так, будто ему поджаривали пятки, а в голове кружилась серо-белая свистопляска. Худо-бедно покончив с уборкой, она понадежней спрятала транквилизаторы и уселась в любимое кресло Тори. Воспоминание о ней снова расшевелило ноющую боль в груди, но теперь горю не удалось затопить Юлиану целиком, как раньше, и это было восхитительно.

Едва она присела, как к ней заявился Карминский. Увидев начисто вымытую дверь, он заскрипел зубами.

— Что ты наделала?! Зачем ты трогала дверь?

— Но ведь она была такая испачканная! Вся в следах от грязных ботинок! А Тори не любит беспорядка. А когда я ее вымыла, она меня похвалила. — Девушка повернулась вбок и взяла за руку воображаемую подругу. — Правда, Виктория? — улыбнулась она в пустоту.

Слушая ту ахинею, что она несла, Жнец впал в еще большее смятение.

— Либо ты полная кретинка, либо весьма умело прикидываешься! — пробормотал он.

Глуповато улыбнувшись, Юлиана встала с кресла и погладила его по груди.

— Ну, пожалуйста, не сердитесь на меня. Откуда я могла знать, что вам нужна эта грязь?

Карминский с отвращением оттолкнул ее, и она упала на кровать. Но вместо того, чтобы угомониться, принялась легонько подпрыгивать на ней, приговаривая:

— Прыг-скок! Прыг-скок!

Теперь Карминский всерьез забеспокоился за ее рассудок. Он сел напротив нее, кусая согнутый палец и размышляя, что с ней делать. Можно, конечно, отправить в лечебницу, но вдруг она там начнет болтать что не надо? Это в здравом уме она ни слова не проронит, чтобы не подвергать друзей опасности, но в таком состоянии будет молоть, что угодно. Может, на время оставить ее в покое? Или завершить начатое? Второй вариант ему нравился больше.

— Ладно, со взломщиком я после разберусь, — пробормотал он. — Мне сказали, ты хочешь переехать отсюда?

Лицо девушки озарила счастливая улыбка.

— Уже нет! Тут же моя подруга! Она вернулась ко мне! Разве вы не видите ее? — удивилась она. — Кстати, она ждет, когда вы уйдете. Ей нужно переодеться после занятий, а вы смущаете ее. Тори, — ласково обратилась она в пространство, — ведь это можно сделать и в ванной, раз мы не одни. Держи это платье, оно тебе очень идет!

Она, пошатываясь, добрела до шкафа, вытащила из него плечики с темно-розовым платьем и протянула его в пустоту.

Чего Карминский абсолютно не выносил и даже боялся — так это безумия. Не выдержав, он соскочил с кресла и вылетел из ее дома, даже не потрудившись закрыть за собой дверь.

Юлиана разжала пальцы, и платье шелковым водопадом пролилось на пол, превратившись в розовое озерцо. Закрыв лицо руками, она расплакалась. Она оплакивала Тори, теперь в последний раз. Больше слез по этому поводу не будет. Будет месть. Не сейчас, но позже — непременно. Отбросив от себя промокший насквозь носовой платок, она умылась и приняла еще пару таблеток, благословляя хирурга за такой своевременный и ценный подарок. Слишком измученная, чтобы переодеваться, она рухнула на кровать и почти на сутки провалилась в сон без сновидений.

Будильник сработал ровно в семь утра. Так хорошо Юлиана давно не отдыхала. Она сладко потянулась, заправила кровать и пошла в душ. Включив обжигающе холодную воду, стала смывать с себя остатки сна. Ее душевное состояние разительно отличалось от вчерашнего. Обреченность сменилась целеустремленностью. Докрасна растирая тело полотенцем, она вспомнила, что надо обработать порез и отклеила промокшую повязку.

Красный припухший шов ужаснул ее. Теперь она не понимала, как могла так безрассудно поступить. Все-таки, таблетки просто восхитительные — враз ставят мозги на место! И никаких тебе самокопаний, угрызений совести и невыносимой душевной боли. Класс!

Смазав шов щипучим антисептиком, она наложила на него новую наклейку, практически незаметную под рукавом. Потом достала из дальнего уголка шкафа спрятанную бутылочку с розовыми таблетками счастья, любовно погладила пузырек и приняла на всякий случай сразу четыре таблетки.

За окном что-то мелькнуло. Юлиана выглянула и увидела быстро спрятавшегося в кустах Нортона. Заглушив в себе желание приветственно помахать ему рукой, она демонстративно сдвинула шторы. Он вылез из зарослей, судя по лицу, сконфуженный и расстроенный, и потащился прочь. Девушка подождала, когда он скроется из вида, и тоже вышла из дома.

Навстречу ей то и дело попадались знакомые, с которыми она раньше с удовольствием проводила время. Они радостно приветствовали ее, а она только равнодушно кивала им в ответ. Удивленные ее непонятной холодностью, сокурсники озадаченно смотрели ей вслед, а она все шла вперед, не оглядываясь, верная своему недавно принятому решению. «Никаких привязанностей!» — заезженной пластинкой звучало у нее в голове.

Теперь ей предстояло самое трудное — встреча со своим кукловодом. Надо как-то избежать повторения вчерашней игры, не то ей даже четыре таблетки не помогут ее выдержать. Чуть помедлив у двери, она зашла в класс.

Карминский был уже там. Юлиана механически растянула губы, улыбаясь смотревшему на нее с опаской учителю. Ее голова стала невероятно тяжелой. Шевелиться совсем не хотелось, а думать становилось все труднее. Кажется, четыре таблетки все же перебор, решила она.

Хмуро оглядев похожую на сомнамбулу ученицу, инкатор жестом указал ей на парту, раздумывая, что за урок устроить ей сегодня. Куда-то вывозить ее он боялся. Кто знает, что свихнулось в мозгах этой девчонки? Судя по идиотскому выражению лица, она явно не в себе. Вдруг снова отчебучит что-нибудь вроде вчерашнего, или еще что похуже?

На память Карминскому пришел случай, когда обезумевший от пыток допрашиваемый, дико хохоча, стал размазывать по себе собственное дерьмо и есть его, а потом еще и кидаться им. Эта сцена до сих пор вызывала у инкатора дрожь омерзения и острое неприятие всех чокнутых.

Вспомнив частички фекалий на своем лице и одежде, он передернулся. Была бы его воля, всех психов убивали бы при первых же признаках безумия. Но Делайн трогать нельзя. Как назло, вчера король долго допытывался, как у нее дела. Даже собирался поговорить с ней, что делал крайне редко. Карминскому пришлось приложить уйму усилий, чтобы убедить его перенести разговор на следующий день. Тогда он надеялся, что к утру она придет в себя и не насторожит монарха своим странным поведением. И что же ему теперь делать с этой помешанной слабачкой? Что, если она начнет болтать королю, о чем не следует? Ведь въедливый Оберон обязательно захочет проверить ее слова!