Брендон Сандерсон - Слова сияния

– Песня! – воскликнул Рлайн. – Эта песня!

– Что с ней не так?

– Это смерть, – прошептал паршенди. – Светлорд, я никогда раньше ее не слышал, но это один из ритмов разрушения. Ритмов мощи.

По другую сторону ущелья паршенди начали светиться. Вокруг их рук искрились тонкие красные линии, мерцая и дрожа, точно молнии.

– Это еще что такое? – спросила Шаллан.

Далинар прищурился, и его обдал новый порыв ветра.

– Вы должны это остановить, – взмолился Рлайн. – Прошу. Даже если придется их убить. Не позволяйте им завершить эту песню!

Обратный отсчет, который он царапал на стенах в беспамятстве, закончился. Последний день наступил.

Далинар принял решение, доверившись чутью. Позвал гонца, и подбежала ученица Тешав, девочка лет пятнадцати.

– Пошли за генералом Халом в штабную палатку, – велел он ей, – за командующими батальонами, моим сыном, Телебом и другими великими князьями. Передай всем: мы меняем стратегию.

– Светлорд? – спросила посыльная. – Как именно?

– Мы идем в атаку. Немедленно!

Каладин задержался у входа на тренировочную площадку для светлоглазых и с удивлением уставился на то, что происходило внутри. Струи дождя стекали по навощенной ткани его зонта. Готовясь к буре, ревнители обычно при помощи веников и лопат собирали песок в крытые рвы по краям площадки, чтобы его не сдуло ветром.

Каладин думал, что во время Плача все будет так же. Но ревнители не тронули песок, а поместили невысокий деревянный барьер поперек входа. Тот загородил переднюю часть площадки, и она заполнилась водой. Поверх барьера на мостовую лился настоящий водопад.

Мостовик поглядел на небольшое озеро, в которое превратился внутренний двор, потом со вздохом наклонился и развязал шнурки, после чего стянул ботинки и носки. Когда он переступил барьер, вода дошла ему до икр.

Под ногами хлюпал мягкий песок. Зачем все это? Он связал ботинки шнурками, перекинул через плечо и пересек внутренний двор, опираясь на костыль. От прохладной воды раненая нога частично потеряла чувствительность, и это было даже приятно, хотя все равно каждый шаг причинял боль. Похоже, за две недели он не очень-то исцелился. Упрямое стремление так много ходить, скорее всего, не слишком помогало.

Дар разбаловал его; солдату с такой раной обычно требовалось несколько месяцев, чтобы восстановиться. Без буресвета ему просто надо набраться терпения и выздоравливать, как все остальные.

Каладин ожидал, что тренировочная площадка окажется столь же опустевшей, как почти весь лагерь. Даже на рынках суетилось относительно мало народа, люди предпочитали во время Плача сидеть дома. Однако здесь он обнаружил ревнителей, которые смеялись и болтали, сидя на стульях, расставленных на приподнятой галерее, обрамлявшей тренировочную площадку. Они мастерили кожаные доспехи для учеников, рядом с ними на столиках стояли чаши с красновато-коричневым вином. Галерея поднималась достаточно высоко над двором, чтобы оставаться сухой.

Каладин прошелся по ней, высматривая среди ревнителей Зайхеля, но не нашел. В комнате мастера-мечника тоже не оказалось.

– Наверху, мостовик! – крикнула бритоголовая жрица и указала на лестницу в углу, к которой Каладин часто посылал своих людей, чтобы стеречь крышу, пока Адолин и Ренарин тренируются.

Каладин махнул в знак благодарности, приковылял к лестнице и начал неуклюже подниматься. Для этого пришлось закрыть зонт, и дождь лил ему на голову. Наверху появился проем. Черепицу на крыше положили на затвердевший крем, и Зайхель устроился на ней в гамаке, приделанном к двум шестам. Каладину показалось, что это громоотводы и находиться рядом с ними небезопасно. Над лежаком натянули брезент, и мечник оставался почти сухим.

Ревнитель тихонько покачивался, закрыв глаза и держа в руке квадратную бутылку крепкого хону, который гнали из лависового зерна. Каладин изучил крышу, обдумывая, сможет ли он пройти по наклонной черепице, не свалившись и не сломав шею.

– Мостовик, ты бывал когда-нибудь на Чистозере? – спросил Зайхель.

– Нет, – ответил Каладин. – Но один из моих людей о нем рассказывал.

– И что ты услышал?

– Это океан – такой мелкий, что его можно перейти вброд.

– Он до нелепости мелкий, – подтвердил Зайхель. – Словно бесконечный залив, глубиной в фут или около того. Теплая вода. Мягкий бриз. Напоминает мою родину. Чего нельзя сказать об этом холодном, сыром, забытом богами месте.

– Так почему же ты здесь, а не там?

– Потому что я ненавижу, когда мне напоминают о родине, придурок.

Ого!

– К чему тогда весь этот разговор?

– К тому, что ты спрашивал себя, на кой нам понадобилось собственное Чистозеро там, внизу.

– Я спрашивал?

– Ну разумеется. Клянусь Преисподней, мальчик. Теперь я тебя достаточно хорошо знаю, чтобы понимать, какие вопросы тебя беспокоят. Ты мыслишь не как копейщик.

– Копейщики не проявляют любопытства?

– Нет. Поскольку в этом случае их убивают или же кто-то из командиров замечает умника и переводит туда, где от него больше пользы.

Каладин вскинул бровь, ожидая, что объяснение продолжится. Наконец он вздохнул и спросил:

– Зачем вы перегородили выход из внутреннего двора?

– А ты как думаешь?

– Зайхель, ты очень раздражающий человек. Ты это понимаешь?

– Еще бы! – Ревнитель глотнул хону.

– По-моему, – продолжил Каладин, – вы перегородили выход, чтобы дождь не смыл весь песок с тренировочной площадки.

– Безупречная логика, – буркнул Зайхель. – Как свежая синяя краска на стене.

– Не важно, что бы это ни значило. Проблема в том, зачем вам понадобилось оставить песок во дворе? Почему просто не убрать его, как вы делаете перед Великими бурями?

– Ты знал, – спросил Зайхель, – что во время Плача идут дожди, в которых нет крема?

– Я… – Знал ли он это? Было ли это важно?

– Хорошо, что они такие, – продолжил мастер-мечник, – иначе весь наш лагерь оказался бы по уши в этой дряни. Как бы там ни было, такой дождь отлично подходит для мытья.

– Хочешь сказать, вы превратили пол дуэльной площадки в… ванную?

– Ну да.

– Чтобы мыться в ней?!

– Именно. Только мы не себя там моем, разумеется.

– Тогда что?

– Песок.

Каладин нахмурился, потом посмотрел через край крыши на «пруд» внизу.

– Каждый день, – пояснил Зайхель, – мы выходим туда и перемешиваем его. Песок осаждается обратно на дно, а вся грязь всплывает, и ручьи дождевой воды уносят ее прочь из лагеря. Тебе не приходило в голову, что песок надо мыть?

– Вообще-то, нет.

– Теперь ты знаешь, что надо. После того как целый год по нему скачут мостовики с их вонючими ногами и светлоглазые со столь же вонючими – пусть и куда более утонченными – ногами, после того как целый год люди вроде меня роняют на него еду, а животные каким-то образом пробираются сюда, чтобы сделать в песке свои делишки, – песок надо чистить.