Татьяна Зингер - Нас не существует

«Но находится в двух метрах от меня», – додумала она, погладив траву.

– Жаль.

– Угу.

Дима не нашел что ответить, пересел обратно к Ире.

А ночь никак не заканчивалась, растекалась свежестью по лицу, шее, рукам. Вано несколько раз подсаживался к Наташе, но скучал от ее упорного молчания и уходил к мальчишкам.

Она ушла спать первой. Показательно зевнула и, попрощавшись, скрылась в палатке. Там зарылась с головой в спальник, застегнула его под подбородок и уснула болезненным, обрывчатым сном.

Ей снился огонь, схожий с лисой. Пламя лизало шершавым языком пустоту рядом с Наташей, нападало на нее, скалило зубы, пыталось схватить в объятия. Лисий рыжий хвост мелькал то тут, то там. Особенно сильно жарило левый бок.

– Таша! – сквозь сон донеслось до нее нервное. – Вставай! Наташа! Наташа!

Дым из сновидения душил. Она простонала что-то и хотела перевернуться, но голос был настойчив. Во рту пересохло, и девушка надрывно закашлялась.

Распахнула глаза и то ли во сне, то ли наяву увидела на пороге палатки стоящего на коленках и тревожно всматривающегося голого Кира. Он сильно дернул за край спальника.

– Срочно вставай. Ну же!

– Кир… Прости меня, – сквозь сжатое от гари горло пробормотала она.

– Живо! Выходи! Тут пожар…

Что? Где? Доходило медленно, как через вату. Пожар?! Настоящий, не выдуманный? Наташа вскочила, запутавшись в спальнике. Едва выбралась из него, и, пока закутывалась в куртку, Кир исчез. Схватив рюкзак, она вылезла наружу, задохнулась от нового приступа кашля, прикрыла нос и рот ладошкой. Глаза слепил огонь, который бушевал слева. Он уже лизал низ ее палатки и праздничными искрами рассыпался по брезенту.

– Вставайте! – кричала Наташа остальным, еще спящим.

Ей было страшно. До слез, но в глазах пересохло. Они невыносимо чесались. Девушка кинулась к палатке парней, затрясла, застучала по тряпичной стенке.

Ребята выскочили, растолкали Иру, которая сначала огрызалась и просила не разыгрывать ее, а после, увидев, что творится на поляне, истошно завопила.

Наташа схватилась за бутылку с остатками лимонада, вылила на огонь. Тот зашипел и лизнул край бревна, по которому она совсем недавно гуляла, точно канатоходец.

– Сейчас все перекинется на деревья, и нам конец. Уходим! – Дима схватил ее за талию и потащил прочь.

– Нет! – брыкалась Наташа. – Надо потушить его! Все сгорит! Он сгорит!

Вано легко, точно прутик, перекинул ее через плечо и крепко обхватил ноги, которыми она сучила по его широкой груди. Они бежали, плутали и надсадно кашляли. А Наташа в ужасе понимала, что она оставляет Кира на верную гибель. Девушка рыдала, до крови искусала губы, расцарапала Вано спину, и тот обозвал ее истеричкой, но не отпустил.

На шоссе они выбрались, когда начало светать. Димка посмотрел вверх, но дыма над лесом видно не было.

– Может, затух сам по себе? – предположил он неуверенно. – В любом случае, никто ничего не видел. Мы отдыхали у правого берега озера, а не там. Все ясно? Иначе нам кранты. Если кто-нибудь проболтается – я…

И замолчал, оставляя лишь догадываться, что он сделает. Голос друга звучал непривычно жестко. Сема, Игорь, Вано, Ира – все кивнули, кроме Наташи. Та едва осознавала смысл сказанного. В голове, и в сердце, и в пятках билось: «Кир. Кир. Кир». Она предала его. Справился ли он? Как он там? Как его дуб?

Что же они наделали!

– Наташа? – уточнил Димка вкрадчиво. – Тебе понятно?

– Да, – поежилась она.

– Тогда по домам.

Приятели расходились в полнейшем молчании. Ира свернула на первой улице, попросив Димку проводить ее. Близнецы шмыгнули в свой дом, перепрыгнув забор. Вано довел Наташу до калитки, проследил, чтобы вошла во двор.

Она через окно влезла в спальню и рухнула на постель. О сне не могло быть и речи. Кашель рвал легкие, а от страха колотило в висках.

Она обязана посмотреть, что случилось с Киром! Он ведь спас ее. Или ей приснилось, а на самом деле она вскочила от жара и дыма? Не важно.

Как добраться до поляны, Наташа уже знала. Поразительно, но она научилась ориентироваться без специальной тропинки. Лес, раньше казавшийся ей хаотичным нагромождением деревьев, вдруг приобрел логический порядок. За той высоченной кривой сосной лучше свернуть налево, иначе можно угодить в неглубокое, но вонючее болотце. А вот знакомая береза с тремя наростами на коре, похожими на нос и глаза; значит, не заплутала.

Еще десяток метров, пушистые ветви старых елей. И…

От цветущей поляны остался пугающий и почему-то идеально ровный, словно очерченный циркулем, черный круг. В его центре на месте величественного дуба торчал один лишь ствол: обугленный и пугающе тонкий. Тощий до костей. Скелет.

Ноги обмякли, подкосились, и Наташа рухнула на колени. Она не плакала, не кричала. Кулаки сжимались и разжимались, пальцы загребали неподатливую землю.

– Кир, – беззвучно, одними губами позвала она.

Пускай хоть цветочек вырастет, хоть травиночка – чтобы убедиться, что он в порядке, он жив. Не мог же он погибнуть… Это она, дура, с перепугу глупости всякие себе надумала. Да, скорее всего, пожар отнял все его силы и Кир просто отдыхает, отсыпается.

– Кир… – голос сорвался.

Она захотела прикоснуться к тому, что осталось от дуба. Встала с колен, подошла. Рука застыла в двух сантиметрах от «скелета», и Наташа внезапно поняла: Кира больше нет.

Рядом валялась почерневшая алюминиевая кастрюля, в которой вчера готовили кашу. Наташа, повинуясь непонятному испугу, схватила ее, прижала к груди и поспешила убежать. Иначе их найдут… Они поджигатели… Они уничтожили лес. Они – убийцы. Они убили Кира…

Домой она вернулась, когда солнце было совсем высоко. Прижимая черные грязные ладони к лицу, проскользнула в комнату, задвинула дверь стулом, зашторила окно. Наташа дрожала, как тонкая веточка на ветру, и никак не могла утихнуть. Она должна была убедиться в своих догадках (а лучше – опровергнуть их), поэтому позвала домового. Он все знает, он скажет, что произошло.

Никто не появился, ничто не колыхнулось.

– Лютый, пожалуйста… – твердила она. – Пожалуйста, появись… Ты нужен мне…

Наташа размазывала сажу по щекам, мешала со слезами.

Наконец, домовой внял ее мольбам, залез на стол и сел на закрытый дневник. Он был мрачен и смотрел куда-то сквозь девочку.

– Что тебе? Ну?! – И свел зубы.

– Лютый…

И тут она расплакалась еще сильнее. Пускай домовой всегда вел себя по-хамски, но сегодня даже его злость пахла иначе: бессилием и болью.

– Угомонись, – коротко приказал он. – Ты хоть обрыдайся, а ничего не исправишь.

– Кир умер по моей вине…

– Да ты что? – Лютый округлил глаза. – Ты специально подпалила дерево? Или со спичками игралась? Или взглядом поджигаешь?