Ольга Куно - Горький ветер свободы

Рубашку чуть было не постигла участь предыдущей, разорванной по пути к армону. Но обошлось. Данте помог мне избавиться от этого предмета одежды, а потом и от брюк, после чего подхватил меня на руки и отнес в соседнюю комнату на кровать. Ту самую, где я однажды уже ночевала, но только в гордом одиночестве.

Сбросить обувь было делом нескольких секунд. Лежа на постели, я отвела в сторону упавшую на лицо прядь и обнаружила, что Данте снова внимательно рассматривает мое тело. Сколь ни глупо, я ощутила запоздалую неловкость. И даже скрестила руки, прикрывая грудь. Но Данте лишь покачал головой, давая понять, что вот теперь он уже точно не собирается меня спрашивать. Развел мои руки и, вытянув их вверх, прижал к кровати. Я инстинктивно попыталась высвободиться, но не тут-то было: держал Данте крепко. А в следующее мгновение его губы и язык заскользили по моей груди, заставляя волны дрожи пробегать по телу. Я приоткрыла рот, но звуки отказывались вылетать из пересохшей гортани, разве только едва различимые вздохи. Я заметалась на кровати, изгибаясь, насколько того позволяли руки и губы Данте. И тут его бедра надавили на мои, раздвигая их в стороны. Мысли окончательно спутались; ощущения были настолько упоительными, что заполнили все мое сознание.

Потом Данте укрыл нас обоих одеялом. Прижавшись к нему всем телом, я нащупала губами его грудь и одновременно почувствовала, как он поцеловал меня в макушку. Ощущение невероятной расслабленности уступило дорогу сонливости.

Я приоткрыла глаза, повернула голову – и взгляд упал на кисть левой руки. Знак дракона равнодушно взирал на меня с моей собственной кожи. Возникло такое чувство, словно меня окатило волной холодной воды. В сущности ведь ничего не изменилось. Я по-прежнему рабыня и, видимо, останусь ей навсегда. Я по-прежнему принадлежу Данте. Я являюсь его собственностью, как вот эта вот подушка, как армон, как магические камни. Сегодня он просто-напросто взял то, что давно уже было ему положено. И если не делал этого до сих пор, то исключительно из собственной порядочности. Как же это невыносимо – осознавать, что ты – вещь…

Нет, я ни в чем не винила Данте. Я не считала, что он привел меня сюда как рабыню. «Не привел – подсказал противный внутренний голос. – Он не приводил тебя. Он прислал за тобой слугу».

Я закатила глаза, сердясь на этот голос, а следовательно, на себя саму. Но это не помогало не слышать. Я поймала себя на том, что ожесточенно кутаюсь в одеяло.

– Данте. – проговорила я, не поворачивая к нему лица.

– Что?

– Ты не будешь возражать, если я пойду на ночь к себе?

– Не буду. – В его голосе присутствовали нотки разочарования. – Если тебе так лучше, иди.

– Хорошо. Спасибо.

Нет, я не собиралась в очередной раз идти на попятную, разрывая наши отношения. Но мне было важно сохранить за собой хотя бы кусочек самостоятельности. Иллюзию собственной жизни в виде собственной комнаты. Своих покоев, где меня никто не увидит. Где я смогу отгородиться от всех и спокойно все обдумать. Или просто полежать, обхватив руками колени.

Думая об этом и по-прежнему стараясь не встречаться с Данте взглядом, я выскользнула из спальни в гостиную, оделась и подошла к двери. Осторожно ее приоткрыла… и тут же закрыла снова; мимо как раз проходил лакей. Прикусив губу, я подождала несколько секунд, после чего повторила попытку. Лакей быстро удалялся по коридору, но ему навстречу шагала цветочница. Пришлось снова оставить лишь узкую щелку. Да что ж такое? Прямо проходной двор!

– В чем дело?

Я вздрогнула от неожиданности, поскольку голос Данте прозвучал над самым моим ухом. Не заметила, как он подошел.

– Ни в чем, – откликнулась я, чувствуя, как зачастило разволновавшееся сердце. – Просто. Там все время кто-то бродит, – наябедничала я, оборачиваясь.

– И что с того?

Не понимает? Или отказывается понимать?

– Не хочу, чтобы видели, как я отсюда выхожу.

– Почему? Когда ты сюда входила, тебя это не смущало.

– Просто не хочу, чтобы они думали, будто.

– Будто что?

Помогать мне изъясниться Данте явно не планировал. Более того, теперь его голос звучал более жестко, чем вначале.

Я поджала губы и промолчала. Но это его не устроило.

Так что же? – Он легонько тряхнул меня за плечи. – Что они подумают? Опять все то же самое, да? Хозяин и рабыня? Из любой другой комнаты ты вышла бы спокойно, но только не из моей?

Я отвернулась, сжав губы еще плотнее. Да, он угадал верно. Неужели мои мысли написаны у меня на лице? Мне действительно казалось, что любой, видя, как я выхожу из покоев Данте, интерпретирует это именно так: хозяин наконец-то затащил в постель зарвавшуюся рабыню. Ну, так ей и надо. Нечего строить из себя недотрогу, если носишь на руке знак дракона.

– Значит, хозяин, да? – снова словно прочитал мои мысли Данте. Захлопнул дверь и потащил меня обратно к кровати.

Я даже вскрикнула оттого, насколько неожиданными и резкими оказались его действия. Сейчас он не был ни мягким, ни нежным и каждым своим движением демонстрировал, что не собирается спрашивать мое мнение о происходящем. Опрокинул меня на постель. Теперь мое туловище лежало на кровати, а ноги свешивались на пол.

Когда Данте резким движением задрал мое платье и нижнюю рубашку, я ничуть не удивилась. Сейчас мне все-таки покажут мое место. Наверное, давно пора. Но того, что последовало за этим, я не ожидала вовсе.

Данте опустился передо мной на колени. Очень нежно, даже бережно погладил внутреннюю сторону бедра. Настойчиво, но совсем неагрессивно надавил на ноги, заставляя их раздвинуться пошире. А затем опустил между ними свою голову.

Я судорожно вдохнула воздух и еще долго не могла выдохнуть. Пальцы запрокинувшихся рук с силой вцепились в одеяло. Голова металась из стороны в сторону. Сначала я тихо стонала, кусая губы, потом начала кричать, и мне было совершенно все равно, услышит ли меня кто-нибудь из коридора и что об этом подумают. Прикосновения Данте были то уверенными и настойчивыми, не дававшими ни малейшей передышки, то, напротив, короткими и едва ощутимыми, и эти перепады окончательно сводили с ума. Зрение, слух, обоняние и способность мыслить разом отключились: им просто не было места рядом с этими всепоглощающими, невероятными ощущениями. Наконец я закричала совсем громко, подалась ему навстречу, а потом обессиленно застыла. Данте остановился не сразу, удостоверяясь, что действительно довел дело до конца. И лишь потом его голова появилась над кроватью.

«Нет, так точно не занимаются любовью с рабыней», – мелькнула в пробуждающемся с трудом мозгу первая мысль. Потом мозг решил, что пробуждаться не желает, и снова застыл на грани беспамятства.