Гай Кей - Тигана [litres]

Это было последнее, что услышал Баэрд.

Это не было сном. Чем бы это ни было, это не было сном, так как никакой сон не мог быть настолько живым, никакой ветер во сне так не обжигал бы лицо.

Он стоял на открытом поле, широком, вспаханном и темном, пахнущем весенней почвой, и совсем не помнил, как здесь очутился. Вместе с ним в поле было много людей – сотни две или больше, – и никого из них он тоже не помнил. Наверное, они пришли из других деревень горной страны, собравшись в других домах, похожих на дом Маттио.

Освещение было странным. Он посмотрел вверх.

И увидел, что луна в небе круглая, большая и полная, и что она зеленая, как первая золотисто-зеленая трава весной. Она ярко сияла среди звезд, образующих созвездия, которых он никогда не видел. Он круто обернулся, у него закружилась голова, он потерял ориентацию, сердце его сильно билось, он искал на небе знакомые очертания. Посмотрел на юг, туда, где должны были возвышаться горы, но, сколько хватало глаз, в зеленом свете видны были лишь ровные поля, уходящие к горизонту, некоторые вспаханные, некоторые полные созревших летних колосьев, хотя сейчас должна была быть весна. Никаких гор. Никаких заснеженных пиков, никакого перевала Брачио с Квилеей за ним. Он повернулся в другую сторону. Никакого замка Борсо ни на севере, ни на востоке. Или на западе?

Запад . С внезапным дурным предчувствием он повернулся и взглянул туда. Низкие холмы поднимались и опускались бесконечной чередой. И Баэрд увидел, что на этих холмах не растут ни деревья, ни трава, ни цветы, ни кустарники, они стоят голые, пустые, безжизненные.

– Да, посмотри туда, – произнес у него за спиной низкий голос Донара, – и ты поймешь, почему мы здесь. Если мы проиграем сегодня, поле, на котором мы стоим, на следующий год, когда мы вернемся, будет столь же безжизненным, как и те холмы. Теперь Иные спустились на эти плодородные поля. В прошлые годы мы потерпели поражение в битвах за те холмы. Сейчас мы сражаемся на равнине, и если так будет продолжаться, в одну из ночей Поста, очень скоро, наши дети или дети их детей будут стоять спиной к морю и проиграют последнюю битву в нашей войне.

– И тогда? – Глаза Баэрда все еще были прикованы к западу, к серым, каменистым останкам холмов.

– И тогда весь урожай погибнет. Не только здесь, в Чертандо. И люди умрут. От голода или от чумы.

– По всей Ладони? – Баэрд не мог оторвать взгляда от увиденной картины запустения. Ему представился безжизненный мир, похожий на этот. Он содрогнулся. Это было ужасно.

– На Ладони и дальше, Баэрд. Не надо заблуждаться, это не местная стычка, не битва за маленький полуостров. За весь этот мир, а может, и не только за этот, ведь говорят, что наш мир – не единственный среди рассыпанных Богами по времени и пространству.

– Так учил Карлози?

– Так учил Карлози. Если я правильно понимаю его учение, наши беды здесь связаны с еще большими опасностями в других местах; в мирах, которых мы никогда не видели и не увидим, разве что во сне.

Баэрд покачал головой, все еще глядя на холмы на западе:

– Для меня это слишком далеко. Слишком сложно. Я умею работать с камнем, иногда я купец, за много лет я научился драться, против своей воли и вопреки своим наклонностям. Я живу на полуострове, который захватили враги из-за моря. Вот тот уровень зла, который я могу постичь.

Он отвернулся от западных холмов и взглянул на Донара. И, несмотря на то что они заранее его предупредили, широко раскрыл от изумления глаза. Мельник стоял на двух здоровых ногах; его седые редеющие волосы стали густыми и темно-каштановыми, как у самого Баэрда, он стоял, расправив широкие плечи, с высоко поднятой головой, мужчина в полном расцвете сил.

К ним подошла женщина, и Баэрд узнал Элену, потому что она не сильно изменилась. Только здесь она выглядела старше и менее хрупкой; ее волосы стали короче, но сохранили цвет белого золота, несмотря на странное освещение. Глаза ее были насыщенно синими.

– Твои глаза были такого же цвета час назад? – спросил Баэрд.

Она улыбнулась, радостно и смущенно.

– Прошло уже больше часа. И я не знаю, как выгляжу в этом году. Каждый раз что-то меняется. А какого они сейчас цвета?

– Синие. Необыкновенно синие.

– Ну, тогда – да, они всегда были синими. Возможно, не необыкновенно синими, но синими. – Ее улыбка стала шире. – Сказать тебе, как ты выглядишь? – В ее голосе звучала неуместная легкость. Даже на губах Донара играла насмешливая улыбка.

– Скажи.

– Ты выглядишь мальчиком, – ответила она с легким смехом. – Четырнадцатилетним мальчиком, без бороды, слишком худым, с гривой каштановых волос, которые мне бы хотелось подстричь, если бы только представилась такая возможность.

Баэрд почувствовал, как его сердце застучало, словно молот, в груди. На самом деле ему показалось, что оно на мгновение замерло, прежде чем снова начало трудолюбиво отбивать ритм. Он резко отвернулся от остальных и посмотрел на свои руки. Они действительно выглядели иначе. Более гладкими, менее морщинистыми. И шрам от ножевой раны, которую он получил в Тригии пять лет назад, исчез. Он закрыл глаза, его внезапно охватила слабость.

– Баэрд? – произнесла за его спиной Элена озабоченным голосом. – Прости. Я не хотела…

Он покачал головой. Попытался заговорить, но обнаружил, что не может. Ему хотелось успокоить ее и Донара, сказать, что все в порядке, но, кажется, он плакал, как это ни было невероятно, плакал впервые почти за двадцать лет.

Впервые после того года, когда он был четырнадцатилетним мальчиком, которого не пустили на войну по распоряжению принца и собственного отца. Которому не позволили сражаться и умереть вместе с ними на красных берегах Дейзы, где померкло сияние жизни.

– Успокойся, Баэрд, – услышал он голос Донара, низкий и добрый. – Успокойся. Здесь все странно.

Потом женские руки на мгновение опустились ему на плечи, а после обвились вокруг него и сомкнулись на его груди. Она прижалась щекой к его спине и обнимала его так, сильная, щедрая, полная сочувствия, пока он плакал, закрыв лицо руками.

Над ними светила полная золотисто-зеленая луна ночи Поста, а вокруг них раскинулись странные поля, вспаханные, или только что засеянные, или полные спелых колосьев еще до срока посева, или совершенно голые, пустынные и мертвые – на западе.

– Они идут, – произнес кто-то, подходя к ним. – Смотрите. Нам надо взять наше оружие.

Он узнал голос Маттио. Элена отпустила его и отступила назад. Баэрд вытер глаза и снова взглянул на запад.

И тут он увидел, что ночь Поста дарит ему еще один шанс. Шанс исправить огромную несправедливость, которая произошла в то лето, когда ему было четырнадцать.

С запада по холмам, еще очень далекие, но неестественно четко различимые в потустороннем свете, наступали Иные, и все они были одеты в форму Играта!