Хафса Файзал - Избавители звезд [litres]

– И ты прости.

Кифа ответила полуулыбкой и притворила дверь.

Зафира опустилась на низкую кровать, не замечая красоты комнаты и лунный свет, льющийся через окно. Фиал был у них. Осталось только рассечь ладонь и найти Альтаира. Найти Льва. Получить последнее сердце. Забрать Джаварат, который принадлежал ей.

Чьи-то шаги замерли у её двери, и Зафира застыла, когда услышала, как дверь Кифы открылась.

– Ты всё сделал? Оно будет жить?

От них её отделяла дверь, и голоса звучали приглушённо, но Зафира всё равно услышала вздох Сеифа, раздражённого расспросами Кифы.

– Это узнать невозможно. Когда я вернул его, ничего не произошло, – ответил сафи. – Я позаботился о лодке, на которой мы пересечём пролив, так что уходим до восхода солнца. Кровь?

– Добыта.

Голос Кифы звучал тихо, и Зафира пожалела, что ей не хватает такой стойкости. Она говорила что-то ещё, а затем произнесла слово, которое до опасного напоминало слово «Охотница», прежде чем Сеиф ушёл и её дверь зак– рылась.

Зафира рухнула на кровать, злясь на волну печали от утраты, охватившую её. Ей было почти безразлично, что одно из пяти сердец вернули на место. Им всё ещё недоставало пятого, и вернуть его будет совсем нелегко.

Теперь её одиночество было полным. Абсолютным. Она сняла сапоги, потом лук, колчан со стрелами, а после пустые, слишком пустые ножны. Джаварат помогал ей удержаться на плаву, но теперь книги тоже не было.

О небеса. Её лучший друг умер у неё на глазах. Её наставник умер, не получив её прощения. Её мать погибла, страдая годами, и всё это время она не плакала. Зафира не пролила ни единой слезинки ни по кому из них, зато сейчас почти плакала – из-за даамовой джамбии.

Она была больше, чем просто кинжал. Больше, чем даже ещё одна частичка Бабы. Каждый шаг, отдалявший её от дома, был не шагом, а падением. По кусочкам исчезал Охотник, которым она стала когда-то. И Охотница, которой она была. Больше она не будет носить плащ Охотника Деменхура.

Её образ – исчез.

Арз – исчез.

Её ощущение направления – исчезло.

Джамбия Бабы – исчезла.

Это было последним, последним колышком, удерживавшим таинственного Охотника на ногах, ведь её лук ломался уже не раз, а стрел хватало не больше чем на несколько дней. Джамбия Бабы служила постоянным напоминанием о том, что она не должна принимать жизни, которые забирала, как должное. Что она – всего лишь странница в этом мире, пытающаяся оставить свой след, старающаяся делать то, что было правильным.

Зафира всхлипнула.

Она подумала о Насире и поняла, что уже не тревожится о девушке в жёлтом платке. Laa, она скучала по нему. По его безмолвному созерцанию. По его скудным словам, которые всегда были именно тем, что ей нужно было услышать.

Распутывание – вот что делала Зафира. Она – словно клубок ниток, медленно разворачивающийся, и она очень боялась, что в центре этого клубка не останется ничего, кроме зияющей пустоты. Такое же когтистое ничто нанесло удар в полную силу после того, как магия в её крови исчезла.

Её отец погиб, а она осталась. Её жизнь стала жёстче, труднее, и Зафира двигалась вперёд, потому что у неё была цель. Но чем она была без охоты, которая придавала форму каждому её новому дню, которая давала ей цель? Она жила ради того, чтобы помогать своим людям. Она жила, чтобы поддерживать их. Заботиться о них. Кем она была без стрел за спиной, без плаща на плечах?

Она была пуста, как никогда. Одинока, как никогда.

Когда Зафира спрашивала Насира, чего он хотел, на самом деле она спрашивала саму себя.

Когда забрезжил рассвет, Насир уже стоял в тронном зале, где сидел султан Аравии, отпуская эмира за эмиром. Его лицо было суровым, каменным, словно ничего не изменилось. Насир бы убедил себя, что все события минувшей ночи были лишь сном, если бы место, которое занимал медальон прежде, не опустело. Если бы сегодня утром он не открыл ящик у прикроватного стола и не увидел древний диск – расколотый, непритязательный, настоящий – и не сунул его в карман.

Насир прибыл с единственной целью – начать всё сначала. Он открыл было рот, намереваясь наконец-то нарушить молчание первым, спросить отца, как тот себя чувствовал, но, когда они остались одни, всё, что он сумел сказать, было: «Мой султан».

Не «отец», не «Баба».

Что-то промелькнуло во взгляде Гамека.

– Ибни.

Насир ожидал, что будет счастливее, свободнее. Вместо этого он чувствовал себя загнанным зверем в клетке неуверенности, ведь отец выглядел так же, как вчера, как и много недель, много месяцев назад. Смотреть в его лицо означало заново проживать все эти годы, полные боли.

Возможно, хуже, чем жестокое обращение, было осознание самого факта. Поразительное тревожное осознание, что то, что казалось нормальным, таковым не являлось.

На лице Гамека отразилась тревога.

– Рано ты. Ты уже поел?

Поел. Насир не удержался от смеха. Должно быть, его удивление явственно было написано на лице, потому что лицо самого султана смягчилось.

– Да. – Насир сглотнул, обдумывая следующую фразу так, словно это было вопросом жизни и смерти. – А ты?

Отец кивнул.

– С этого момента мы будем делить трапезу вместе.

«Я бы очень этого хотел», – подумал Насир, но так и не сумел ничего сказать, когда жаровни рядом с возвышением затрещали.

Принц закрыл рот.

Гамек причмокнул губами, затем потянулся за одним из посланий, лежавших рядом, и взмахнул письмом.

– Беспорядки продолжаются. Скажи мне, что бы ты посоветовал мне сделать?

И снова изумление заставило его онеметь, потому что это было так не похоже на Гамека – потакать желаниям сына. Спрашивать его мнения и нуждаться в этом мнении… или в самом Насире.

– Налоги, которые ты поднял недавно, слишком высоки, а бунтовщики становятся смелее, – начал он. «И каково же твоё решение, болван?» — знакомые слова обожгли разум. – Сарасин. Им нужен халиф. Мы легко могли бы успокоить их, если бы назначили кого-то вроде Музаффара.

– Кого?

Насир моргнул, удивлённый его абсолютным неведе– нием.

– С тех пор как я отбыл на Шарр, один сарасинский торговец получил большое влияние. Нам нужны люди вроде него. У него хорошие связи, а лет десять назад или около того он был старостой деревни. Назначь его, и он сможет перевернуть порядки в халифате самостоятельно, с наименьшими усилиями со стороны трона.

– М-м, – улыбнулся Гамек, и Насиру так сложно было изобразить собственную улыбку. – Твоя рука освободила меня совсем недавно. Многое из деяний Льва надлежит исправить. Время позволит нам добиться победы, которая так нужна нам, Ибни. Сарасин – сам по себе яма, а Лев вызывает больше беспокойства, чем любые поборы.

– Мой султан. – Насир склонил голову в умиротворении. Кажется, его мнение совсем не требовалось. Чего и следовало ожидать.