Хафса Файзал - Избавители звезд [litres]

Она встретилась с кафтаром взглядом и, поддавшись одобрению в его голосе, спросила:

– Продашь ли ты нам фиал за что-то иное? Не за воспоминания?

Она поняла свою ошибку, когда он улыбнулся, обнажая клыки.

– Отдай мне кинжал, и фиал – твой. За Аравию.

Нет.

Laa.

Казалось, железный кулак сжал её сердце, конечности, лёгкие, и мысли неслись одна за другой.

Первая: «Это всего лишь кинжал».

Вторая: «Нет, не «всего лишь».

Третья: «Баба…»

Баба. Баба. Баба.

В тот миг она задумалась, сдерживая себя.

Тот, кто торговал воспоминаниями и готов был продать кровь Сестры Забвения, безо всяких сомнений мог украсть эмоции. Ведь именно ими и был её кинжал, разве нет? Клинок, выкованный из дешёвой стали, бесполезный – кроме заключённой в нём любви. Многих лет любви. Целой бездны любви.

Вот что хранили в себе диковинки этой лавки. Их ценность была не в них самих – клыки дандана, руда из глубин альдераминских вулканов, зачарованные артефакты… Нет, главной их ценностью было то, что заключено в них, – любовь, гнев, ненависть, уверенность.

Воспоминания, эмоции, редкости, полученные недобросовестным путём. Вот какие дела велись в Bait ul-Ahlaam, Доме Грёз. Вот почему Сеиф не желал приходить сюда. Вот почему Серебряная Ведьма так разозлилась, когда только услышала название.

– Нет, – твёрдо проговорила Зафира.

Долго она жила, не прибегая к dum sihr, не совершая запретного. Она охотилась, находила нужное и жила.

Она лгала себе самой.

Кифа издала сдавленный стон, и в этом стоне было обвинение: Зафира предпочла саму себя Альтаиру. Выбрала старый нож вместо возможности найти Льва и вернуть свою даамову книгу.

– Это же всего лишь кинжал, – прошипела Кифа, вторя голосу разума Зафиры. – Я могу купить тебе точно такой же.

Зафира стиснула зубы. Дело было не в деньгах, не в том, как выглядел её кинжал. И ей было всё равно, что хозяин лавки стоял от них всего в паре шагов, вслушиваясь в каждое слово.

– Да? Тогда как думаешь, почему кафтар хочет именно его?

Если Кифа и поняла, воительнице было безразлично.

– Сейчас не время быть сентиментальной и предаваться воспоминаниям.

Гнев вспыхнул в ней – такой же сильный, как тот, порождённый Джаваратом, ведь никогда прежде ярость не сплетала воедино её слова, уродливые и цельные.

«Да что ты знаешь о воспоминаниях?» – нашёптывала ей ярость.

Но Кифа была другом, и Зафире не нужно было говорить этого вслух. Воительница и так прочитала её, тихо выдохнула, и взгляд её потемнел.

– Эмоции так же сильны, как память, да? – спросила она у хозяина лавки совершенно бесстрастно. – Вот почему ты хочешь этот кинжал.

У кафтара не было причин чувствовать себя виноватым.

Кифа жестоко улыбнулась.

– Ты можешь забрать кинжал у простолюдинки или копьё у бывшей эрудитки, которая стала Одной из Девяти, а вместе с ним – все эмоции, которые заставили её из одного стать другим.

Кафтар посмотрел на Кифу по-новому. Один из светильников шумно, разъярённо выпустил сноп искр.

– В таком случае, – задумчиво произнёс хозяин лавки, покачивая сосуд в руке, – я заберу и то и другое.

Зафира пошатнулась. Её рука метнулась к стреле, и гнев вспыхнул сильнее уже от отчаяния, но первой заговорила Кифа, и её гнев был сосредоточен на сосуде.

– Оставь его себе. Пусть он расколется вдребезги и навсегда осквернит это место.

Проклятия мало что значили для того, кто жил ими. Кафтар поставил фиал обратно на полку, между каким-то зловещим ножом и даллахом из верблюжьей кости, и повернулся к ним спиной. Казалось, было возможно всё – нож в спину, копьё Кифы, воткнутое у основания его шеи. Ещё один шанс.

Кифа уже была у двери.

Пульс грохотал в висках барабанной дробью, рождённой из хаоса внутри.

– Вот, – проговорила Зафира.

Кожаная рукоять льнула к ладони, как родная. Девушка чувствовала под пальцами каждую шероховатость, каждую трещинку – то, как потрепалась кожаная обмотка у рукояти, то, как потускнело лезвие от частого использования, но всё ещё оставалось острым, как лучший разум. Подарок Бабы… всё, что осталось от него.

Кафтар просто смотрел на Зафиру.

– Ты не можешь забрать и то и другое, – сказала девушка, удерживая дрожь в голосе. – И никому другому не понадобится этот фиал. Не раньше, чем вернётся волшебство.

Он забрал кинжал. Она забрала фиал. В её руках оказалась кровь одного из самых могучих созданий Аравии, и всё же она проиграла.

Насир бросил окровавленную тряпку в урну и осмотрелся. Khara. Он ведь забыл о сестре Зафиры! Тысяча вероятностей мелькнула перед мысленным взором. Она могла запаниковать. Она могла отпереть другую дверь или распахнуть окно, чтобы сбежать, как только раздались первые звуки боя и звон оружия. Последние тела только-только вынесли из комнаты, а пара стражников – к облегчению Насира – повели султана в его покои. Он поспешно отпер дверь и замер на пороге.

Лана лежала на кровати, закрыв глаза, а её грудь вздымалась от дыхания – слишком быстрого для сна.

Уголок его рта чуть приподнялся, прежде чем он со вздохом спрятал улыбку и снова запер дверь.

Уснуть не получится, он знал – не сейчас, когда отец снова вдруг стал его отцом. Его безумие началось так давно, что Насир уже даже не мог вспомнить, когда именно Гамек начал меняться. Он вспоминал слова Серебряной Ведьмы на Шарре, что она никогда не знала истинной любви до встречи с отцом Насира. Этот медальон стал её свадебным подарком мужу, один из последних артефактов, уцелевших со времени её жизни в качестве стража острова. Она не знала, что в медальоне была скрыта частичка тьмы Шарра, что вскоре артефакт стал каналом, связавшим Льва с её возлюбленным.

Было время, когда Гамек был добрым, когда улыбался, и у его глаз собирались морщинки, когда он обнимал свою супругу, и его голос был полон любви и гордости. Laa, Лев получил контроль постепенно – с течением лет этот контроль становился глубже, сильнее.

Насир сложил свою куфию, завернул её в тюрбан и вышел, притворив за собой дверь. В коридорах было пустынно, только изредка попадались слуги, которые исчезали, стоило им завидеть принца.

«Дом, милый дом», – сухо подумал он.

Насир собирался искать хоть какие-то следы Льва или Альтаира и вскоре обнаружил себя в покоях генерала. Здесь было призрачно и пусто без звучного смеха и голоса Альтаира, и в груди заныло. Принц провёл ладонью по столу. Вазы были полны финиками, и сладостями, и миндалём в сахаре. Каждое кресло было задрапировано со всей возможной роскошью. Взгляд Насира смягчился, когда он увидел даллах на низком столике. В воздухе висел лёгкий, едва заметный аромат любимого кофе Альтаира.

Насир откинул занавесь и шагнул в спальню. Уши у него запылали, когда он вспомнил, как оказался здесь в последний раз.