Хафса Файзал - Избавители звезд [litres]

Интересно, она думала о нём на пути в Дом Грёз? Скучала ли по нему так же, как он скучал по ней? Тоска была такой болезненной, охватывая его от кончиков пальцев до самых краёв сознания. Так, как никто по нему не скучал?

В напряжённом молчании Насир отпер дверь, что вела в соседнюю комнату – небольшую, но роскошно обставленную, снабжённую собственной ванной. Занавеси над кроватью были алыми, а простыни были предназначены для чего угодно, только не для сна.

Принц прошёл к двери напротив и повернул замок, потом проверил окно, задвинув оба засова, выглянул за деревянную решётку. Удовлетворённый, он вернулся к двери, соединяющей их комнаты.

– Ты любишь её?

На миг Насир замер.

У него не было времени на расспросы девушек, которых он даже толком не знал.

– Дверь будет заперта с другой стороны, а ключ – у меня. Не пытайся выйти, что бы ты ни услышала.

Лана просто смотрела на него.

– Любишь?

«Rimaal, ох уж эта девчонка».

– Что ты знаешь о любви?

Она поморщилась – Насир всё же не сумел скрыть раздражение.

– Я… – она замешкалась. – Когда-то мне нравился один человек – настолько, что я считала это любовью. А потом он отправился в путешествие с той, кого он любил больше, и уже не вернулся. – Лана дёрнула плечом, не желая его сочувствия. – В любом случае я была слишком маленькой для него.

Насир изучающе посмотрел на неё – смелый разворот плеч, решительно сдвинутые брови. Они с сестрой различались, как день и ночь, и всё же были так похожи.

– Первая любовь – дело сложное, – мягко ответил принц наконец.

– А вторая? – спросила Лана.

– Всё то, чем не была первая.

Принц закрыл дверь и повернул ключ, а потом спрятал в складках одежды. Он и забыл, каково это было – лежать в собственной постели, в собственном доме, и притом чувствовать себя настолько… нецелостным, когда компанию ему составляли только клинки, скрытые в наручах. Насир щёлкнул лезвиями, высвобождая их, и со вздохом спрятал обратно.

На этой самой постели, в порыве отчаяния, мать занималась ожогами на его спине. На этой самой постели, в порыве голодной страсти, Кульсум высвобождала его плечи из ткани одеяний, а он высвобождал её. На этой самой постели, в порыве дружеского расположения, Альтаир лежал и безжалостно дразнил его.

Насир задавался вопросом – все ли чудовища одиноки? Все ли делают вид, что безразличны ко всему и бесстрашны? И подпитывала ли их эта ложь, бережно обтачивая их в нечто особенное, несравненное?

Принц скучал по Альтаиру – так, словно какая-то часть его тела онемела.

Принц скучал по ней – так, словно ему не хватало дыхания, словно он терял себя самого.

Но именно благодаря этому ощущению одиночества он вдруг ясно понял: он не один.

Петля метнулась к его шее – грубая, потёртая, предназначенная для ведра в колодце, а никак не для шеи принца.

«Семеро». В абсолютной тишине, прежде чем он шевельнулся, он сосчитал их – семеро даамовых чужаков, пришедших убить его в его собственной постели.

Он дёрнул за верёвку, готовый к тому, что нападающий потеряет равновесие. Лицо мужчины впечаталось в его затылок, нос хрустнул. Насир перебросил его через плечо. Он и правда хотел остановиться, учтиво спросить, кто послал убийцу и зачем, но этот дурак нащупывал застрявший под наручем клинок, потому Насир проткнул ему горло. Подогнанная по фигуре одежда и угловатый капюшон. Хашашин.

И он истекал кровью на кровати Насира.

– Я мало кому рад в своей спальне, и на то есть причины, – тихо сказал принц. – А теперь вы все умрёте за то, что испортили мои прекрасные простыни.

Вспыхнули два светильника, выхватив человека на меджлисе в дальнем конце комнаты. Насиру понадобились все его силы, чтобы не позволить изумлению отразиться на лице.

Отец. Медальон свисал с его шеи, сверкая, точно чей-то злобный оскал.

– Как, должно быть, трудно тебе было удержаться, – проговорил Насир, поднимаясь, добавляя в голос немного интонаций Альтаира, – и не убить меня прямо в тронном зале.

Султан отклонился, не промолвив ни слова, – движение было едва уловимо в скудном свете, но Насир разглядел ясно. Он уклонился, когда изогнутый клинок устремился к его шее, и поймал Гамека за руку. Ловушка открылась. Принц оттолкнул нападающего, вырвал у него клинок и выхватил два метательных ножа с пояса, висевшего на стене.

Хашашины были искусны, но Насир превосходил их всех. Его учили лучшие мастера своего дела, и одна из Сестёр Забвения выковывала его в идеальное оружие.

Насир высвободил лезвия и начал отсчёт про себя, когда сдавленный хрип сообщил ему об одном ударе, попавшем в цель. Это была песня смерти. Свист клинка и последний хриплый вздох, за которым не последует нового. Песня, которую Насир знал так же хорошо, как своё имя.

Рука кровоточила, а шея пульсировала, но его тело было полно такого огня, которого принцу не хватало в последние несколько дней.

Кто-то навалился на него со спины всем весом, и он упал на колени, но потянул за собой другого мужчину, впившись пальцами в его ногу. Всё ещё стоя на коленях, Насир успел схватить хашашина за руку прежде, чем пронзить его скрытым в наруче клинком, и откатился в сторону за миг до того, как другой клинок устремился к его шее.

Чтобы убить.

«Я ему больше не нужен…»

Боль прошила бок.

«Сосредоточься!»

Но Насира ошеломило внезапное осознание: мать выковала из него оружие, которым он являлся, но использовал его Лев – посылал убивать других, а потом и отправиться на Шарр. И теперь, когда Лев был свободен, более не сдерживаем оковами острова, а магия была почти у него в руках, Насир уже не был ему нужен.

Принц закинул ноги на плечи другого хашашина, развернул колени так, чтобы толкнуть мёртвое тело навстречу ещё одному нападающему.

А потом он развернулся к отцу.

Султан уже начал подниматься, но Насир был быстрее. От осознания, что Гамека контролировал Лев, было легче. Это делало его храбрее. И несмотря на это, руки у него дрожали, а разум был одновременно и сфокусирован, и отвлечён, ибо всю свою жизнь Насир задавался вопросом: каково это будет – наконец выступить против того, кто безжалостно использовал его и оскорблял.

Он заколебался, услышав шёпот клинка. Можно было повторять снова и снова, и всё же происходящее – когда отец обнажал оружие против собственного сына – всё ещё способно было поразить, парализовать.

Часть его взревела в смятении. Годы искажения сути нельзя было перечеркнуть одним движением, за несколько мгновений одной ночи. Но Насир знал, что проклянёт себя сам, если хотя бы не попытается.

Принц нырнул под дугой удара отцовского клинка, перехватил руку Гамека одной рукой, а другую выбросил вперёд, к груди султана… к медальону, блестящему, манящему, контролирующем у. Пальцы сомкнулись на тонкой цепочке, и у Гамека перехватило дыхание. Перед глазами заплясали звёзды, когда отцовский кулак с силой выбил воздух из его лёгких. Насир сморгнул, фокусируя взгляд, сжал цепь, вжимаясь локтем в изгиб руки султана. Но Гамек всегда был крупнее, сильнее, а три хашашина всё ещё были живы.