Саманта Шеннон - Ход королевой [litres]

Пейдж, послушай. Мы должны сменить имена. Его черты расплывчаты и невнятны. Нет, Пейдж, этого недостаточно. В школе произноси свое имя на английский манер. Мар-ни .

A Dhaid, scanraíonn an áit seo mé . (Папа, мне страшно.)

Нельзя говорить по-ирландски. Уяснила?

Вихрь. Меня затягивало в водоворот памяти. Все глубже и глубже, в пучину десятилетий.

Молли Махоуни! Молли Махоуни! Малышку безжалостно дергают за волосы. Она воняет падалью. Они убивали наших солдат. Издевательские ухмылки. Грязная ирландка. Проваливай в свое болото. Ее пихает старшеклассница, чьи родители служат в армии. Девочка, чья мама была в тот день в Дублине . Где твои рыжие патлы, Махоуни? Ими ты вытирала кровь моей мамы? Нам в школе не нужна всякая шваль. Неслыханное прежде слово. Враждебное, точно приговор или проклятие. Мой отец говорит, ты всех нас угробишь.

Девочка произносит по слогам: «Мар-ни, Мар-ни». Заевшая пластинка. Непонятное слово. Точно и не имя. Во всяком случае, не ее. Настанет день, и она явит обидчикам огонь, который испепеляет ее изнутри, наполняя душу ненавистью. Настанет день, и она сокрушит врагов.

Настанет день, и они познают истинный страх .

Довольно .

Обрывки воспоминаний, калейдоскоп оттенков. Крохи сознания вырвали меня из пучины прошлого. Хватит! Собрав волю в кулак, я стряхнула себя оцепенение, навеянное Стражем, и принялась барахтаться против течения. Золотая пуповина вспыхнула огнем, и…

Все погрузилось во мрак…

По камням струится прозрачный ручей. Безмятежная гладь без отражения, крутой обрыв, дно, устланное отборным жемчугом.

Ничто не вечно. Жизнь бесконечна.

Облачный лес. Портал. Инстинкт ведет его туда. Сгущаются сумерки – синий час, время загробного мира. Безвременье.

Очертания исполинских деревьев в тумане.

Амарант. Раскол в рядах еще не наступил. Завесы между мирами.

Ничто здесь не живет, и ничто не умирает.

Незнакомка. Кружится в танце. Не родственница, но родственная душа. Темные волосы струятся по сарксу. Слияние лабиринтов. Ее прикосновение, аромат в воде. Ее имя, неподвластное языку падших, – музыка на его губах. С началом войны их нарекут Тирабелл и Арктур.

За завесой спят смертные. На финальном отрезке жизненного пути их поджидает рефаим, где не ведают боли и недугов. Потерянные недосоздания. Скитания в поисках места, где угасающее солнце дарует сон, где царит вечный голод, а разверстая твердь жаждет плоти…

Вырвавшись из омута воспоминаний, я вскочила на ноги и пятилась до тех пор, пока наши ауры не разъединились. По мокрым от пота щекам струились слезы. В ушах по-прежнему звенели голоса. Я заново испытала ужас тех дней, в носу стоял запах крови и дыма. Кошмар закончился, однако произошел он наяву.

– Как ты сумел провернуть такое без шалфея?

– Мне не нужен шалфей, он лишь катализатор, не более.

– Шалфей не твоя нума?

– Нет.

Горло судорожно сжалось. Живот сводило от страха.

– Пейдж.

– Я все вспомнила. Там… – По лицу скатилась одинокая слезинка. – Там был рефаит. В Дублине.

– Гомейса Саргас наблюдал за вторжением, и зрелище пришлось ему по вкусу. С тех пор он всецело полагается на Хилдред Вэнс.

Оберегая мой хрупкий детский рассудок, подсознание загнало те события глубоко в сумеречную зону. Потоки крови, обагрившие сточные канавы. Солдаты, марширующие по мосту; конный авангард; горячее дыхание в знойном воздухе. Сваленные груды тел – мужчины, женщины, дети. Забившись под статую Молли Мэллоун, я смотрела, как солдаты волокут покойников по мостовой и сбрасывают в реку. А в голове билась единственная мысль: если шевельнусь, если выдам себя, меня пристрелят на месте. Бойня, организованная Хилдред Вэнс с поощрения Гомейсы Саргаса.

И теперь кошмар минувших дней может повториться. В любой момент.

Слезы хлынули потоком. Дыхание участилось.

– Я видела тебя в загробном мире.

Глаза рефаита вспыхнули:

– Наверное, золотая пуповина передала часть моего дара тебе.

– Ты танцевал с Тирабелл.

– Много лет назад мы были помолвлены.

Умом я отказывалась поверить, хотя давно подозревала. Как иначе объяснить ее трепетное отношение к Стражу, фамильярность, с какой Тирабелл не обращалась к другим сородичам.

– А почему расстались?

Страж устремил взгляд на цитадель.

– Это не только моя тайна.

Невидимый обруч сдавил виски.

– Во время сеанса ты мыслил на глоссе. Думала, не разберу, не сумею, но золотая пуповина помогла понять каждое слово. Как будто слушаешь давно забытую песню… – Я покачнулась. Страж подхватил меня, и мы опустились на землю друг против друга.

– Случилось то, что случилось. Прошлого не изменить. – Мой голос предательски дрогнул. – Но мы… я не могу допустить, чтобы это повторилось. Вэнс нужно остановить.

– Для этого есть ты. И Каста мимов.

Я припала к его груди, слушая умиротворяющее биение сердца. Крепкие объятия Стража согревали, но не удерживали настолько, чтобы я не могла высвободиться – как того требует наш уговор. И мой долг.

– Зачем ты это затеял?

Его ладонь легла мне на затылок.

– Затем, чтобы ты не забывала. Не забывала, почему должна оставаться темной владычицей. Тебе известно, каково это – и жить в свободном мире, и прозябать под гнетом Сайена. Дочь Ирландии и обитательница Лондона. Узница Шиола I. Подельница главаря мимов из Четвертого сектора Первой когорты. Ты знаешь: война неизбежна, и ставки в ней крайне высоки. Тебе известна разница между свободой и тиранией. И ты как никто понимаешь, что произойдет, если не помешать Сайену.

– Но другие тоже…

– В Синдикате ты единственная тесно общалась с Джексоном Холлом, правой рукой Саргасов. Стала единственным человеком, кто отказался плясать под дудку Наширы, и видела, как в наказание та убила ребенка. – Взгляд Стража настигал меня повсюду. – В тебе горит огонь ненависти к Сайену. Жажда отомстить за все их преступления и восстановить растерзанный ими мир. Именно тебя избрали Рантаны. Я выбрал тебя. Но главное, ты сама приняла решение на Битве за власть, когда осознала, что не Джексон Холл, а ты должна возглавить Синдикат.

Возразить было нечего. Экскурс в кошмары прошлого отнял у меня все силы.

Страж накинул мне на плечи пальто. Я безвольно обмякла у него на груди, рука в перчатке перебирала мои влажные кудри. Один из нас обязан положить этому конец… однако мы оба молчали, пока голубоватый огонек спиртовки не погас под натиском дождя и ветра.

– Вне зависимости от моего решения, надо признать: мы проиграли, – пробормотала я.

– Тебе и прежде случалось восставать из пепла. Выживает лишь тот, кто верит в себя.

От его мерных поглаживаний мое дыхание выровнялось. Я притянула Арктура к себе, чтобы хоть на мгновение избавиться от боли, навеянной воспоминаниями. Меня вдруг захлестнуло непреодолимое желание близости. Нет, нельзя поддаваться. Ничего не изменилось и не изменится. С горечью я выскользнула из обжигающих объятий (невыносимо, словно режешь по живому), взяла зажигалку и поднесла ее к спиртовке, но пламя не загоралось.