Саманта Шеннон - Ход королевой [litres]

Очередную порцию наркотиков я принимала с благодарностью, безропотно вверяя себя легионерам, подставляя вены под иглы, прикосновения которых уже давно не чувствовала. Наркотики притупляли страх напрасной гибели. Пока Альсафи отказывался или не мог принять меры, Каста мимов продолжала томиться в Подполье.

Как-то ночью легионеры вытащили меня из камеры и снова подвергли пытке водой – исключительно забавы ради. А после отволокли назад, промокшую, истерзанную, и сунули поднос с ужином. Я давилась, но ела и внезапно обнаружила на дне чашки записку. Буквы расплылись, однако мне удалось различить единственное слово: «ЩАВЕЛЬ».

От сердца немного отлегло. Щавель символизирует терпение. Альсафи ждет подходящего момента, чтобы подобраться к ядру, не вызывая подозрений. Хоть какое-то утешение.

Однако шли дни, а вестей все не было. В пищу больше не подкладывали записок.

Меня разбудил луч света, направленный прямо в глаза.

– С добрым утречком, темная владычица, – злорадствовал легионер. – Настал твой смертный час.

Меня отвели на верхний этаж архонта, где располагались официальные помещения, и втолкнули в другую камеру с решетчатой дверью.

Юбилейный год решили отпраздновать с размахом на Олимпийском стадионе, предназначенном сугубо для проведения церемоний. В противоположном конце коридора висел экран, позволявший следить за трансляцией.

К месту событий, оживленно беседуя, стекались высокопоставленные чиновники и министры. Поравнявшись с моей камерой, многие останавливались поглазеть. В их числе были начальник разведки, тучный министр культуры, глава транспортного министерства – с землистой физиономией и носом, выдававшим пагубное пристрастие к алкоголю. Люси Менар в компании французских эмиссаров долго таращились на меня, как на какого-нибудь уродца из кунсткамеры. Всем любопытным я отвечала немигающим взглядом. Когда французской делегации наскучило зрелище, они поспешили прочь, однако Люси задержалась у решетки и положила руку на округлившийся живот:

– Какое счастье, что мои дети будут расти в мире, избавленном от такой напасти! – Выпалив последнюю фразу, она стремительно удалилась, не дав мне возразить.

Понятно, почему меня перевели сюда: выставили на всеобщее обозрение, как военный трофей.

Вскоре нагрянул Джекс – попрощаться. В глазах его читалась неподдельная грусть.

– Ну вот и все, – произнес он со смесью злости и горечи. – У тебя была возможность исправить положение, но ты ее отвергла.

– Я сделала свой выбор. Это называется свобода, Джекс. То, ради чего я сражалась.

– И сражалась так исступленно, – вздохнул он, отворачиваясь. – Прощай, лапушка. Мне будет не хватать тебя, мой незаконченный шедевр, утраченное сокровище. Но учти: я не люблю ничего бросать на середине – ни проекты, ни интриги. Как знать, вдруг наша игра только начинается.

Мои брови поползли вверх: да он точно спятил.

Послав мне напоследок ослепительнейшую из улыбок, Джексон скрылся из виду.

К несчастью, этим визиты не ограничились. Следом нагрянул Бернард Хок, главнокомандующий легионеров, один из немногих ясновидцев в архонте, знакомый мне по колонии. В парадном костюме он явно чувствовал себя неуютно.

– Рано лить слезы, сучка, – процедил Хок, вонзая мне в кожу иглу. – Отдыхай пока. После торжества придет палач… вот тогда и порыдаешь.

Собравшись с силами, я отпихнула мучителя.

– Тебя самого-то от себя не тошнит, а, Хок?

Он молча отвесил мне затрещину и хлопнул дверью. Постепенно разговоры в коридоре стихли.

Продрогшая до костей, я съежилась в уголке. Вскоре послышались шаги – к камере приближались Саргасы в сопровождении Уивера и самых высокопоставленных чинов, включая Патрицию Оконма, заместителя верховного командора. Очевидно, они направлялись на торжество.

Замыкал колонну Альсафи. При виде его волосы у меня встали дыбом.

Никто из сильных мира сего не удостоил меня взглядом. Поравнявшись с дверью, Альсафи незаметно вытащил из кармана листок и бросил его мне сквозь прутья. Едва процессия свернула за угол, я схватила послание.

Посконник – «задержка». Ледянник – «от взоров твоих столбенею». Клематис – два варианта: либо «ясный рассудок», либо «уловка», «хитрость». Эпигея ползучая – «упорство».

Я перечитала записку. Ну и как это расшифровать?

«Задержка» – «Экстрасенс» не уничтожен.

«От взоров твоих столбенею» – за Альсафи следят.

Привалившись к стене, я обхватила колени руками, словно боялась рассыпаться на части. Непонятно, к чему относятся упорство и ясный рассудок, но очевидно одно: Альсафи не преуспел.

И от меня тоже мало проку. Наркотик уже отравил организм, и буквально через пару часов состоится казнь.

В порыве отчаяния я уронила голову на грудь. Меня все-таки растоптали, Нашира и Хилдред Вэнс добились своего. Мой дар сократился до бесполезного радара. Плечи сотрясались от безмолвных рыданий. Сердце переполняла ненависть. Кем нужно себя возомнить, чтобы добровольно капитулировать и в одиночку пытаться одолеть архонт? Идиотка, тупая, самонадеянная идиотка!

Дрожащими руками я развернула записку. Эпигея ползучая символизирует упорство. Чушь какая-то. Как Альсафи думает упорствовать, если за ним следят?

Я смяла листок в кулаке.

Клематис: либо «ясный рассудок», либо «уловка». Интересно, которое из этих двух значений относится ко мне и что Альсафи имел в виду?

«Если угодишь в лапы Наширы, обратно уже не выберешься. Она заточит тебя в подземелье и высосет все соки, всякую надежду до последней капли».

В коридоре вдруг грянула музыка. На мониторе замелькали кадры с прямой трансляции празднования. Трибуны были увешаны черными полотнищами с золотыми якорями в центре исполинских белых кругов. С верхних ярусов открывался лучший вид. Мелкие сошки, обладатели дешевых билетов, устроились по краям необъятной оркестровой ямы и, вытянув шеи, пытались разглядеть подмостки.

«Досточтимые граждане Сайенской цитадели Лондон, – загремел из динамиков голос Скарлет Берниш, – приветствуем вас на Олимпийском стадионе!»

Поднялся оглушительный рев. Усилием воли я заставила себя сосредоточиться.

И внимать триумфу Сайена.

«Сегодня мы празднуем наступление нового, особенного года, знаменующего новые успехи для Якоря – символа надежды в безумном современном мире. – Шквал аплодисментов. – Прежде чем пробьет полночь, погрузимся в два столетия нашей блистательной истории. А помогут нам в этом выдающиеся таланты Сайена. Отметим свои нынешние достижения и положим начало грядущим. Вместе мы расширим границы, укрепим основы. Министр культуры торжественно представляет – грандиозное празднование!»