Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

Бывшая Маргарет Вентворт уставилась на него в ошеломлении и страхе.

— Ты ударил меня, — сказала она с укоризной, но тут же вскрикнула: — Нет! Не отворачивайся!

Пертинакс всё же обернулся. Признаться, я опасался, что он мог быть в ярости. Рабыню не следует бить в гневе. Если уж она должна быть ударена, если она заслужил боль, то боль должна служить наказанием, улучшить её. Её следует учить, как дрессируют животное, которым она, собственно, и является, и в этом обучении плеть порой бывает незаменима.

— Почему Ты ударил меня? — спросила рабыня.

— Ты вызвала моё недовольство, — снизошёл до ответа мужчина.

— Кем Ты себя возомнил? — возмутилась она.

— Я свободный мужчина, — ответил Пертинакс, — а Ты — рабыня.

— Рабыня, — пояснил я, — не обращается к свободному мужчине по имени.

— Мы и так потеряли слишком много времени, — сказал Пертинакс. — Давайте убираться отсюда.

Однако стоило нам отвернуться и шагнуть к выходу, как вслед нам полетел отчаянный крик рабыни.

— Господа, не оставляйте меня! — кричала она. — Не оставляйте Сару! Пожалуйста, Господа, заберите Сару с собой. Не оставляйте её на цепи!

Обернувшись, мы увидели распростёртую на животе рабыню. Цепь, обмотанная вокруг её лодыжки, была натянута, а левая нога вытянута назад. Девушка умоляюще тянула руки в нашу сторону, а когда она подняла голову от земли, мы увидели слёзы, текущие по её лицу.

— Я раскаиваюсь, Господин! — прорыдала она. — Я прошу прощения! Я — всего лишь рабыня, которая просит владельца о прощении!

Пертинакс окинул девушку сердитым взглядом.

— Я в курсе, — сказал я ему, — что у тебя немало причин для недовольства моральными качествами мисс Маргарет Вентворт, но теперь перед нами беспомощная, прикованная к цепи рабыня по имени Сару, которая лежит на животе перед тобой, кается и умоляет о твоём прощении.

Его глаза, которыми он сверлил распростёртую на земле рабыню сверкали злостью.

— Кого Ты видишь перед собой? — спросил я.

— Рабыню, — ответил Пертинакс.

— Именно этим она и является, — согласился я.

— Это очевидно, — буркнул он.

— Бесспорно, — продолжил я, — что в характере прежней Мисс Вентворт было много ошибок и пятен, самых разнообразных видов, личных и моральных, но это никак не отрицает того факта, что она была красавицей. Всё же она была отобрана для гореанского рабства, а работорговцы Гора, уж можешь мне поверить, не те люди, которым легко понравиться. Они не просто заковывают в цепи всех подряд женщин, бегущих из горящего города. Они выбирают со вкусом и рассудительностью. Мисс Вентворт была красива, даже для мира, переполненного ложью, лицемерием и грязью. А здесь и сейчас, в свежем, чистом мире природы, мы видим перед собой рабыню Сару, отмеченную клеймом и ошейником, каковые, конечно, только усиливают её красоту. Это обычно происходит с женщиной, когда ей выжгут клеймо и наденут ошейник, объявляющие её женщиной и рабыней.

— Давайте уже убираться отсюда, пока кто-нибудь не пришёл, — проворчал Пертинакс.

— Ты же не можешь не видеть, что она красива, — заметил я.

— Здесь много красавиц, — сказал он, обводя помещение рукой.

— А Ты встань к ней поближе, — предположил я.

Едва Пертинакс, не сводя с ней взгляда, сделал, как я сказал, Сару опустила голову и, роняя слезы, падавшие на его ноги, принялась покрывать их поцелуями, снова и снова, а затем, нежно обхватив его левую лодыжку ладонями, подняла и поставила его ногу себе на голову. Но он вырвал ногу и отстранился. И тогда девушка подняла на него глаза, блестевшие от слёз и прошептала:

— Я люблю вас…, Господин.

— Лживая рабыня, — презрительно бросил он.

— Я не осмею лгать, Господин, — сказала Сару. — Я — рабыня!

— Говори, — холодно потребовал Пертинакс.

— Я всегда любила вас, — глотая слёзы, призналась бывшая Маргарет Вентворт, — даже на Земле, даже когда презирала за вашу слабость. Ну как Вы не понимаете? Я хотела, чтобы Вы взяли меня в свои руки и бросили к своим ногам. Я жаждала, я нуждалась в господине, а не в партнере, не в домашнем животном.

— Не стоит винить Пертинакса, — сказал я. — Немногие в силах противостоять тяжести столетий опровержений, суеверий и безумств. Культура решила опровергнуть природу, ограбив тем самым как мужчин, так и женщин. Он честно пытался, как и многие другие, доверчивые и невинные, не сознающие того, что с ними делали, исполнять чуждые предписания, соответствовать патологическим стереотипам, придуманным стереотипам, с точки зрения которых «истинный мужчина» должен был быть определён, как мужчина без мужества. Но так ли сложно разглядеть замешанные в этом политические козни? Неужели нельзя ощутить то, что скрывается за вуалями риторики? Действительно ли так трудно понять, какой именно товар пытаются продать вам, рекламируя под сотнями ложных этикеток? Но что бы они ни делали, где-то далеко в прошлом, но так и не забытые, поскольку память об этом скрыта в нашей крови, зашифрована в генах, пылают костры, кричат охотники, взлетают дубины и затягиваются шнуры.

— Простите меня, Господин, — всхлипнула Сару, — за все мои заблуждения, за все те огорчения, что я принесла вам, за всю мою жестокость к вам. Я надеялась найти в вас своего господина, того самого, которого так долго и так безуспешно пыталась изгнать из своих снов и фантазий.

— Нам надо уходить, — буркнул Пертинакс.

— Я уверена, Вы хотели меня, — продолжила блондинка, — пусть только в своём ошейнике или на своём поводке!

— Плеть, — потребовал Пертинакс, протянув к нему руку к Таджиме, но не отрывая взгляда от растянувшейся на земле рабыни.

Получив требуемое, он и жестом дал понять Сару, что она должна подняться на колени, а когда его молчаливая, но безапелляционная команда была исполнена, поднёс плеть к её лицу. Бывшая Маргарет Вентворт, со слезами на глазах, вцепившись в плеть обеими руками, склонив голову, принялась жадно целовать и облизывать её, расточая при этом экстаз покорённой рабыни.

— Я люблю вас, я люблю вас, Господин! — повторяла она в промежутках между поцелуями.

Наконец, Пертинакс отобрал у неё плеть и вернул Таджиме. Я же передал Пертинаксу ключ, чтобы он отомкнул замок на лодыжке девушки.

— Займи своё место, — бросил Пертинакс рабыне, освободив её от цепи, та поспешила присоединиться к другим невольницам.

— По пути захватим для неё тунику и наручники, а перед выходом из палатки добавим её к каравану.

— Это всё хорошо и здорово, — покачал головой Харуки, — но мы всё ещё не можем быть уверены, что переживём следующий ан.

— Сейчас день, — сказал я. — Полагаю, что проходящих через торговые ворота начнут наиболее тщательно досматривать только после наступления темноты. Мой расчёт состоит в том, что мало кому может прийти в головы, что мы рискнём идти в открытую, прямо через торговые ворота, да ещё и при свете дня. Пока Пертинакс заковывал Сару, уже одетую в тунику, в наручники и добавлял её к каравану, Таджима, повернувшись ко мне, поинтересовался: