Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

— Я не понимаю, — растерялся Тиртай.

— Есть одна победа, которой вы не сможете нас лишить, — сказал Лорд Окимото.

— Я не понимаю, — неуверенно повторил Тиртай, но Лорд Окимото молчал.

— Взмах ритуального ножа, — за него объяснил Лорд Нисида.

— Я не понимаю, — ещё более удивлённо уставился на него Тиртай.

— Прекрасная смерть, истории о которой будут пересказываться в течение тысячи лет, — добавил Лорд Нисида.

Я вздрогнул, вспомнив беседу, имевшую место как-то раз, промозглым туманным утром на покрытом росой парапете. Переведя взгляд на группу офицеров Лорда Ямады, сопровождавших Тиртая в замок, я заключил, что как раз они-то прекрасно поняли, о чём шла речь. «Да, — подумал я, — наши пути отличаются». Насколько поразительно странными и запутанными могут быть коридоры культуры. Насколько они отличаются они один от другого. Насколько странными и дикими могут показаться непосвящённому лабиринты норм поведения и морали. В необъятности и темноте леса есть много тропинок, но как порой трудно среди этого множества найти свою собственную. Но каждый ищет свою тропу, свой путь. Я не забыл, как Лорд Нисида спросил, готов ли Лорд Окимото обнажить свой нож первым. И Лорд Окимото, не задумываясь, ответил утвердительно.

Тиртай повернулся к сёгуну и спросил:

— Какой ответ я должен буду передать своему Лорду?

— Скажи своему Лорду, что замок держится — ответил Лорд Темму, а потом, обращаясь к своим людям, стоявшим вокруг помоста, приказал: — Возьмите эту еду, вынесете на внешнюю стену и сбросьте вниз.

Тиртай и его сопровождающие, офицеры и асигару генерала Ямады, повернулись, чтобы уходить. Но Тиртай на мгновение задержался. Обернувшись, он предупредил:

— Берегитесь железного дракона. Он пока ещё дремлет в своём логове. Но если его разбудить, то он полетит.

Я не понял смысла его последних слов. Но Тиртай не собирался их расшифровывать. Он просто развернулся и ушёл вслед за остальными.

— Почему меня не поставили в известность? — спросил я.

— Мы опасались, что Вы можете не одобрить этого, — пояснил Лорд Нисида.

— Я этого и не одобрю, — подтвердил я.

— Как мы и опасались, — развёл он руками.

После того как Тиртай вместе с офицерами и асигару Ямады, сопровождавшими его, покинули крепость, я направился во внутреннюю жилую зону, отведённую для рабынь, и к своему удивлению, нашёл её пустой. В большом очаге лежал только остывший пепел. Помещение было достаточно просторным. Внутри можно было стоять и ходить. Имелось даже два узких окна, расположенных приблизительно в восьми футах от пола. Попасть сюда можно было через одну единственную, тяжёлую дверь. На ночь рабынь приковывали цепью к стене, за шею, лодыжки или, реже, за запястье. Каждой девушке было выдано одеяло. Но теперь цепи пустовали, и, судя по всему, здесь уже давно никто не жил. Неприятные предположения атаковали меня, но я поскорее выкинул их из головы. Я предположил, что из-за одной или нескольких рабынь, возможно, оказавшихся настолько глупыми, что посмели своим поведением вызвать недовольство, всех остальных в качестве наказания перевели в другое место, которое обычно использовалось при лучшей погоде, в конуры под длинным навесом, у внутренней стены замка. Сам я никогда не одобрял наказание сразу нескольких невольниц за проступок, скажем, одной из них, но признавал, что этот метод полезен, когда надо заставить провинившуюся девушку испытать значительное напряжение. Мало того, что она сама по себе была наказана, например, избита плетью, так очень вероятно, что она ещё и станет объектом недовольства, неприязни, презрения и злоупотреблений остальных своих сестёр по неволе. Дело может кончиться дополнительными телесными наказаниями на этот раз уже из рук её, ни в чём не провинившихся, товарок. Однако, наказание нескольких за ошибки одной, как мне кажется, ставит под угрозу сам смысл наказания, которое должно быть связано, скажем, с неумением или нежеланием полностью удовлетворять определённым требованиям и правилам, что неизбежно приводит к ожидаемым и предсказуемым последствиям. Большинство рабынь рьяно стремятся нравиться своим владельцам. Тогда почему такие рабыни должна страдать за проступки кого-то другого? Разве это не встревожит, не обескуражит, не смутит рабыню? Точно так же, по моему мнению, наказание не должно быть беспричинным. Её вселенная должна быть устойчивой и безопасной, с известными границами, ожиданиями, привычками и так далее. В этом отношении её вселенная, вероятно, будет даже более безопасной, приемлемой и привлекательной, чем та, что есть у свободной женщины, пусть та и гораздо выше её. Большинство рабынь обычно начинают с того, что боятся своего хозяина, и стремится всячески ему понравиться, приходя в ужас от одной мысли, что он может быть ими недоволен. Но затем, как правило, по мере того как она изучает свой ошейник, понимает, что он заперт на ней, она сама начинает хотеть нравиться ему, любить его, служить ему всем сердцем. Конечно, приятно видеть у своих ног любящую рабыню. Разве не любовь является самой сильной из её цепей? Безусловно, нужно принять меры против того, чтобы самому не влюбиться в простую рабыню. Иногда её можно даже выпороть, когда это покажется соответствующим, чтобы напомнить ей, что она — рабыня, и ничего кроме этого. И с того момента, как она полюбит свою неволю, она уже ни за что не согласится обменять её на свободу, на узость и узы свободной женщины. Потому что её неволя может вознаграждать и освобождать, даже несмотря на то, что порой через слёзы. Что может лучше сообщить ей о том, что она — рабыня, кроме как понимание того, что она является объектом для плети её хозяина?

В общем, я не обрадовался, найдя внутреннюю жилую зону пустой.

Разумеется, существует множество способов наказания. Хлыст, стрекало, и плеть всего лишь малая часть. Уменьшение порций, короткие цепи, лишение одежды и отправление на улицу голой тоже являются довольно неприятным опытом. Не менее эффективен запрет стоять вертикального или говорить. Пожалуй, одним из самых действенных наказаний может стать отказ в сексе. С того момента как в её животе разожгли рабские огни, яростные, мучительные, периодически вспыхивающие во всей своей мощи, она, возможно, сначала к своему ужасу, тревоге и страданию, становится их беспомощной, отчаянной пленницей и жертвой. Теперь она, в своём ошейнике, испытывает потребность в сексе, такую потребность, которую не может даже представить себе свободная женщина, разве что где-то на краешке сознания. Фактически, жизнь рабыни — это жизнь наполненная сексом, жизнь глубокой и радикальной сексуальности. Она радостно отдаётся тому, кем она теперь является, женщиной и рабыней. В ошейнике она находит свою радость, свободу, значимость и свою личность. Она пришла к себе домой, к тому, кто она есть, радикально, изначально, биологически, глубоко, женщина и рабыня. Так что, вполне очевидно, что, если мужчина отвернется то неё, отбросит от своих ног, то такое наказание может стать для неё самым эффективным. Она возвращается, корчась на животе, чтобы прижаться губами к ногам и сандалиям, скуля и прося о прикосновении. Она — рабыня.