Джон Норман - Мятежники Гора [ЛП]

— Интересный способ подготовки к выстрелу, — отметил я. — Это больше походит на ритуал, почти что церемониал. Такие движения легко можно было бы представить на церемонии или в величественном танце.

— Разве Вы можете сказать, что это некрасиво? — спросил сёгун.

— Возможно, — ответил я. — Но стрела может нести смерть.

— Изящность и красота можно рассмотреть в любой вещи, — заявил мой собеседник. — Почему бы им не быть в изгибе ложки, в прикосновении чернил к шёлку, в расположении цветов и прочих вещах?

— Возможно, даже, — добавил я, — в полёте стрелы и ударе меча.

— Конечно, — кивнул он.

Мне вспомнилось пугающее воинское изящество фехтовальщика, находившегося сейчас где-то далекого, невысокого, неопрятного, коренастого толстяка, в чём-то даже урода, известного под именем Нодати, Большой Меч. В жизни он выглядел уродливо за исключением тех ситуаций, когда его клинок покидал ножны, и его, нерасполагающая к себе персона, казалось, каким-то непонятным образом увеличивалась и преобразовывалась в нечто другое, нечто удивительное, нечто спокойное, подобно туче, которая могла бы скрывать молнию, подобно ночной тьме, готовой исторгнуть из себя несущего смерть хищника, в нечто, что по-своему заставляло думать о припавшим к земле, готовом к броску, наблюдающим за добычей ларле, ужасающем и изящном в своей хищной красоте.

— Но вам не стоит понимать красоту такого способа стрельбы из лука как простую культурную причуду, — сказал он, — или как прихоть моды вроде цвета сандалий или покроя одежды. У любой вещи или действия есть свои цели и своё назначение. Подъём лука растягивает руки и откладывает действие. Это успокаивает сердце и приводит в равновесие нервы. Кисти рук напряжены не сильно, так что оружие дрожит, благодаря чему стрела легко и плавно приводится в гармонию с целью, а затем, в мгновение принятия решения, она пребывает в состоянии мира с луком, тетивой и целью. А потом, полностью готовая, птица взлетает.

— Всё это может быть сделано по-другому, — заметил я.

— Конечно, — согласился Лорд Ямада.

— Тем не менее, — вынужден был признать я, — это было красиво.

— Я тоже так думаю, — улыбнулся мужчина, — но дело ведь не просто в красоте.

— Верно, — кивнул я, глядя в сторону мишени, — и я не думаю, что красота здесь главное.

— У красоты не должно быть применения, — заявил он. — Она самодостаточна, у неё есть своё собственное оправдание, как у аромата цветка или раскраски его лепестков.

— Верно, — поддержал его я. — Но у природы для всего этого есть своё применение. Цвет, раскраска лепестков и аромат цветка привлекают крошечных мародёров, которые своей деятельностью, сами того не ведая, тем самым приносят пользу хозяевам, которых они грабят.

— Но цветок по-прежнему остаётся красивым, — напомнил мой собеседник.

— Конечно, — согласился я.

— Но не будем упускать менее умозрительную красоту, — предложил Лорд Ямада. — Есть кое-какие красивые вещи, и я бы даже сказал, очень красивые вещи, о которых, если ими не пользоваться, может встать вопрос, стоят ли они чего-нибудь?

— Рабыни, — угадал я.

— Разумеется, — усмехнулся он. — И это понятно даже варварам. Давайте рассмотрим тех женщин, которые силой ваших монет уведены с аукционной площадки. В чём ценность этой красоты, если она не используется по назначению? Если ей не обладают, не наслаждаются, если она не принадлежит и не берётся?

— Не могу не согласиться, — сказал я.

— Чего стоит такая красота без использования?

— А действительно, чего? — спросил я.

— Фактически, — продолжил сёгун, — если бы такая красота была ограничена простым рассмотрением, она была бы не столько красотой, сколько раздражающим фактором, приносящим лишь мучение и расстройство.

— Верно, — не мог не согласиться я с его утверждением.

— Если смотреть с такой стороны, то это совсем не похоже на закат или цветок, — подытожил Лорд Ямада, — на которые мы могли бы любоваться с пристальным восторженным хладнокровием.

— Совершенно не похоже, — поддакнул я.

— Уверен, Вы редко покупали такие вещи просто для художественного оформления или демонстрации.

— Само собой, нет, — признал я.

— И как следствие, — заключил сёгун, — мы захватываем их, делаем их нашими, приобретаем и владеем ими.

— Это точно, — кивнул я.

— Это то, для чего они существуют, — заявил он.

— Верно, — не мог не согласиться я.

— Женщины — объекты удовольствия, — продолжил он свою мысль, — и, оказавшись в ошейнике, быстро осознают себя таковыми.

— Разумеется.

— Помнится, Вы упоминали, — сказал Лорд Ямада, — о предназначении природы.

— Да, — подтвердил я.

— Для женщины у природы тоже отведена своя роль, — сказал он, — работать, нравиться, предоставлять непомерное удовольствие своему хозяину.

— Правильно, — согласился я, и снова перенеся внимание на мишень, которой служила привязанная к шесту связка соломы, отдалённо напоминавшая человеческую фигуру, похвалил: — Отличный выстрел.

Если бы на месте мишени был мужчина, стрела попала бы ему в лоб. Это не самое просто направление выстрела. Обычно, когда это практично, целятся в туловище, в левую его сторону.

Генерал Ямада сделал по мишени один за другим ещё пять выстрелов. Я отметил, что все стрелы легли рядом, при желании их можно было бы обхватить кистью одной руки.

— Вы опытный стрелок, — прокомментировал я.

— Я заказал сегодня мишени из соломы, — сообщил мне он. — Лорд Акио известил меня, что Вы могли бы почувствовать неловкость, если бы мы использовали другие мишени.

— Вполне возможно, — не стал отрицать я. — Полагаю, я должен принести вам свою благодарность.

— Мы не жалеем усилий, чтобы сделать ваше пребывание у нас удобным и приятным, — заверил меня сёгун.

Пока мы говорили, один из присутствовавших во дворе асигару выдернул стрелы из мишени, протащив их сквозь солому.

— Значит, в скором времен я снова смогу оказаться на спине тарна? — уточнил я.

— Насладились ли Вы рабыней по кличке Сару, недавно посланной в ваши апартаменты? — осведомился он, не обращая внимания на мой вопрос.

— Я решил поберечь её для другого, — отмахнулся я.

— Она становится совершенно беспомощной, — поведал мой собеседник, — если её как следует приласкать.

— Рад слышать это, — вполне искренне сказал я, вспомнив некогда высокомерную, хладнокровную, расчётливую мисс Маргарет Вентворт, которая при первой встрече со мной скрывалась под маской рабыни.

Это случилось давно, на холодном, каменистом берегу, примыкавшему к северным лесам, вскоре после того, как я был высажен с корабля работорговцев. Этот корабль вышел в открытый космос за многие дни до этого из шлюзов стального мира, чтобы прибыть на некое рандеву, суть которого так и осталась для меня тайной за семью печатями. Я отобрал у неё ключ от её ошейника и демонстративно выбросил его в холодные воды Тассы, чтобы женщина, была она свободной или нет, хорошенько осознала, что это устройство было заперто на её шее, и что у неё не было никаких средств, с помощью которых от него можно было бы избавиться. Именно тогда она прочувствовала, хотя и оставаясь предположительно свободной, что действительно носит ошейник. Позже её окончательно проинформировали относительно неволи, которой она до настоящего времени не сознавала. В тарновом лагере ей обрили голову и отправили в тарларионовые стойла, в распоряжение погонщиков, чтобы она могла ещё глубже убедиться, что больше не была свободной женщиной, притворяющейся рабыней, а теперь являлась настоящей рабыней, вещью и собственностью, принадлежащей рабовладельцам, точно так же, как, скажем, тарск. Именно в тарновом лагере её назвали «Сару», а до того момента она, сама того не ведая, с того самого момента, как её имя было вписано в лист приобретения на Земле, оставалась всего лишь безымянной рабыней. Сару, в честь которого её назвали, это маленькое, быстрое млекопитающее, обитающее в джунглях бассейна Уа. Учитывая её прежний характер и поведение, мужчинам показалось забавным, что теперь она будет носить такую кличку.