Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

— Я думала, что Господин мог бы хотеть Лауру, — прошептала я.

— Лаура, — процедил он, — никчёмная и ничего не стоящая шлюха.

— И тем не менее.

— Я должен отвести тебя к месту твоего хранения, — напомнил мне он.

— Купите меня, — попросила я.

Он рассмеялся, но меня это ничуть не укололо. Попросив купить, женщина признает, что она может быть куплена, тем самым признавая, что она — рабыня. Но с какой стати это должно было волновать меня? Я и так была рабыней. Я узнала об этом очень давно, ещё в те времена, когда в моём теле начали происходить некие изменения и преобразования, и последствием этого стала моя нынешняя реальность, в которой я принадлежала ошейнику мужчины.

— Неужели, кто-то может хотеть ничего не стоящую рабыню? — усмехнулся он.

— Я думаю, что многие из мужчин, — ответила ему я.

— Твоё лицо вполне приемлемо, — признал он, — и твоя фигура неплоха.

— Уверена, — сказала я, — в полу вашей хижины найдётся рабское кольцо, к которому я могла бы быть прикована цепью.

— К тому же самому кольцу, к которому я приковываю Асперич? — уточнил он.

— Если таково было бы желание Господина, — ответила я.

— Я не приковываю к рабскому кольцу что попало, — заявил мужчина.

— Уверена, что многие из мужчин нашли бы меня вполне приемлемой для такого кольца. И разве это не Господин был тем, кто привёл меня к ошейнику?

— Ты — наглая самка слина, — прорычал он.

— Ваша плеть быстро бы научила меня робости и уважению, — намекнула я.

— На ноги, — скомандовал он.

— Я не должна быть возвращена к мою конуру? — уточнила я, поднявшись на ноги и, стоя перед ним не поднимая головы.

— Нет, — буркнул мужчина.

— И в вашу хижину дорога мне тоже заказана?

— Разумеется, — кивнул он.

— Тогда я не понимаю, — сказала я.

Он тогда отвернулся, и я последовала за ним, послушная натяжению поводка. Мы начали спускаться к реке. По пути нам встречалось множество рабынь, некоторые из них высокомерно улыбались, глядя, как меня ведут мимо них.

— Дура, — усмехнулась одна.

— Пойманная рабыня, — констатировала другая.

Я старалась не обращать на них внимания, уставившись на берега широкой Александры. Остатки стапеля, в котором был построен корпус большого корабля, возвышались слева от меня, а справа, приблизительно в сотне шагов, находился восточный конец длинного причала, к которому был пришвартован сам корабль. К северу от причала, среди мастерских и хижин рабочих, я видела высокий флагшток, на котором колыхался на ветру длинный, с несколько ярдов длиной, алый шёлковый треугольник, который, как мне объяснили, являлся «сигналом готовности», то есть вымпелом, поднятым за три дня до отплытия. Однако в данный момент ни я, ни мой конвоир, не знали, когда именно он был поднят на своё место. Он-то, несомненно, скоро это узнает, тогда как для меня, если мне придёт в голову спросить об этом свободного человека, дело может закончиться оплеухой. Любопытство, как говорится, кейджере не подобает. Стоя на воды, я могла видеть на том берегу реки, несколько строений и таинственный частокол, который давно привлекал моё внимание и разжигал любопытство. Я пришла к выводу, что там могли хранить некие особо ценные материалы, и даже сокровища. По одной из версий там держали рабынь, которые были слишком красивы, чтобы рисковать держать их в тарновом или корабельном лагере, поскольку мужчины могли бы взбунтоваться и передраться из-за них. На мой взгляд, было вполне возможно, что там могли бы быть размещены некие высокие рабыни, возможно, необычно красивые девушки, или экзотики, или кто-то в этом роде, но я не думала, что будет столь уж большая разница между ними и остальными девушками, выведи нас на сцену торгов. Необычные цены обычно — результат необычного товара, или необычной ситуации на рынке. Например, можно было бы ожидать, что за необычайно умелую танцовщицу, обученного врача, дочь побежденного генерала и так далее, могли бы дать больше, чем за других рабынь, даже если другие рабыни, для большинства прочих намерений и целей, могли бы быть равными или даже лучше. Две из моих подруг, сестёр по конуре, Релия и Янина, на мой взгляд были очень красивы, и я не ожидала, что нашлось бы много рабынь, которые будут красивее их. Кроме того, мужчины могут видеть красоту по-разному. Рабыня, которая может быть мечтой об удовольствии для одного, может вызвать только отвращение у другого. У кромки воды к столбам, вкопанным в грунт, было привязаны несколько лодок, от баркасов, приводимых в движение несколькими вёслами, до совсем маленьких челноков, у которых была всего одна пара вёсел. Эти лодки использовались только для переправы через реку. На них не было оборудования вроде лотов, циркулей и штурманских столов в водонепроницаемых кабинетов для составления карт и диаграмм, используемых товарищами, которые регулярно отправлялись для разведки и промеров речного фарватера.

— Господин? — позвала я его, пристально глядящего на тот берег через широкую, мерцающую гладь воды. — Ой!

Я вскрикнула от неожиданности и боли. Он схватил меня за волосы и бросил спиной на землю. Я заёрзала, пытаясь сползти с острого камешка, впившегося в мою кожу.

— Господин! — простонала я.

Но несколько петель верёвки затянулись на моих лодыжках, и затем ещё новые петли легли на мои икры и бёдра. Потом но перекатил меня на живот, и я поняла, что маленький ключик был вставлен в замки рабских наручников. Стальные браслеты были сняты и, я предполагаю, убраны в его кошелёк или рюкзак. Но вместо них мои запястья были связаны верёвкой, а потом он начал перекатывать и поворачивать меня, накладывая виток за витком, притягивая к телу мои предплечья и даже плечи.

Это не были красивые, шелковистые шнуры, мягкие и приятные на ощупь, яркие разноцветные рабские аксессуары, подходящие для того, чтобы беспомощно связанная ими рабыня выглядела привлекательно. Это были обычные грубые верёвки, похожие, на те же самые, которыми были привязаны к столбам лодки.

— Пожалуйста, Господин! — взмолилась я, ёрзая на берегу, обмотанная грубыми петлями.

Я была смущена и озадачена.

— Пожалуйста, Господин, — пожаловалась я, — верёвки очень грубы. Они царапают кожу. Я слишком туго связана. Я едва могу пошевелиться.

Ошейник поводка, вместе с его ремнём пока оставался на мне, и посредством него мужчина, не обращая внимания на мои жалобы, поднял меня в сидячее положение.

— Пожалуйста, освободите меня, Господин! — попросила я.

— Ты — тарскоматка, — обозвал меня он. — И что же, тарскоматка будет возражать против того, что её связали как ту, кто она есть, как самку тарска?

— Господин! — попыталась протестовать я.

И тогда он, снова воспользовавшись поводком, поставил меня на ноги. Сама я стоять вертикально не могла. А вы попробуйте стоять на скрещенных и туго связанных ногах! Если бы не его левая рука, придерживающая меня за плечо, и не его правая рука, сжимавшая поводок у самого горла, я бы просто рухнула на земь.