Джон Норман - Контрабандисты Гора [ЛП]

Одна из рабынь как раз проходила мимо неё и сказала ей что-то, что заставило девушку поднять свою голову. Сквозь занавес волос сердито сверкнули глаза. Её реакция вызвала смех у двух других невольниц. Похоже, статус одетой рабыни в табеле о рангах этой конуры, занимал не самую высокую строчка. Разумеется, подумала я, тот факт, что ей единственной позволили одежду, должен был вызвать презрение и насмешки со стороны её сестёр по конуре, если не зависть и враждебность. Возможно, предположила я, её одежда была своего рода шуткой, пародией. Само собой, одетая рабыня, очевидно очень одинокая и презираемая, не могла меня не заинтересовать. А что же тогда насчёт наготы, должной уменьшить вероятность побега призовых рабынь, спросила я себя? Почему тогда она не раздета как все остальные? Но потом мне пришло в голову, что она тоже выделялась, и даже в чём-то больше, чем все остальные. В таком платье она выделялась бы даже среди других рабынь, одетых в туники и камиски. А, если бы попыталась просто снять его, то ничего другого у неё всё равно не было, и она по-прежнему выделялась бы на общем фоне, теперь уже как любая другая раздетая кейджера.

— Ой! — пискнула я.

Резко натянутый поводок отбросил меня назад, спиной к стене конуры. Мой конвоир бросил на пол рядом со мной связку цепей и, расстегнув пряжку ошейника поводка, снял его с моего горла и отложил в сторону. К моей тревоге мужчина поднял с пола большой тяжёлый ошейник и защёлкнул его на моей шее. Сзади на этом ошейники имелось кольцо и через мгновение цепью и двумя навесными замками, я была прикреплена к массивному кольцу, вбитому в стену позади меня. Затем настала очередь моих запястий. На каждом их них был замкнут браслет, а их короткие цепи были пристёгнуты к кольцам на стене, так что мои руки теперь были разведены в стороны. Я даже не могла бы поесть самостоятельно! Потом та же судьба ждала мои лодыжки, с той лишь разницей, что они были прикованы к кольцам в полу, слева и справа. Теперь я окончательно была прикреплена к этому месту. Мой конвоир тогда подобрал с пола кожаный ошейник, сложил и, медленно смотав на него поводок, встал, отступил на шаг и окинул меня взглядом. Я не могла толком рассмотреть выражение его лица, поскольку он стоял на фоне открытой двери конуры, свет падал на него сзади и фактически я видела только его контур.

В расстройстве я встряхнула цепями, и недоверчиво посмотрела на него. Я попыталась наклониться вперёд, но мой порыв был остановлен прикреплённым к стене ошейником.

— Ну давай, шлюха, — процедил он, — попробуй убежать теперь!

— Я сделала глупость, — признала я. — Это, действительно было ужасно глупо с моей стороны. Мне очень жаль.

— О чём Ты думала, чего Ты хотела достичь? — осведомился мужчина. — Ты была в одной тунике, фактически полуголой, да ещё и в ошейнике. На тебе клеймо. Куда Ты собиралась пойти? Что Ты собиралась делать?

— Я была в расстроенных чувствах, — попыталась объяснить я. — Я плохо понимала, что я делаю.

— У таких как Ты нет ни единого шанса убежать, — сказал он.

— Так ли необходимо было приковывать меня так? — спросила я.

— Радуйся, — усмехнулся он, — что на тебя не надели строгие цепи.

— Да, Господин, — всхлипнула я.

— В этих цепях, — заявил мужчина, — так нравящихся мне, Ты, варварская шлюха, чрезвычайно хорошо размещена и получишь замечательный урок. Учись у них. Посиди в них и обдумай на досуге тщетность бегства.

— Да, Господин, — вздохнула я.

Пожалуй, я действительно была дурой. Теперь я узнала, что у гореанской рабской девки нет никаких шансов убежать.

Мужчина уже начал отворачиваться, когда я окликнула его:

— Господин!

— Что? — поинтересовался он.

— Я знаю, что не могу убежать, — сказала я.

— Это хорошо, — кивнул он.

— Но я и сама не хочу убегать, — призналась я.

— О-о-о, — удивлённо протянул он.

— Правда! — поспешила заверить его я.

— И почему же? — полюбопытствовал он.

— Потому, что я хочу ошейник! — заявила я. — Я принадлежу ему! В течение многих лет я боролась с этим, но это так. Некоторые женщины не желают, быть чем-то большим, чем рабыней, и я одна из них! Назовите меня опозоренной и деградировавшей, если вам так будет угодно, но это правда, это столь же верно как мой пол и цвет моих глаз. И что плохого в том, чтобы быть той, кем ты хочешь быть? Чем женщины были для мужчин, а мужчины для женщин на протяжении тысяч поколений? Разве за нас не сражались, разве на дрались за то, чтобы увести нас на верёвках в гаремы и бараки, разве не обменивали нас, не покупали и продавали в течение многих тысячелетий? Разве мужчины не выбирали самых привлекательных из нас, чтобы владеть нами? Разве все мы, мужчины и женщины, самцы и самки, в результате естественного отбора, длящегося бесчисленные тысячелетия, не были выведены как господин и рабыня? Разве в самих наших генах не заложено, что мы должны быть у ног наших владельцев? Конечно, я — рабыня! Я знала это с самого детства. В скольких снах и необузданных фантазиях я стояла на коленях перед своим господином! Я — рабыня! Это — то, чем я являюсь в глубине своего сердца, и чем желаю быть. Я жажду безжалостного доминирования господина. Я принадлежу ошейнику мужчины, моё место у его ног, он может делать со мной всё, что он пожелает! Презирайте меня, ненавидьте и осуждайте, если вам так хочется, но я жажду стоять на коленях, носить ошейник и принадлежать! Я хочу господина!

— Ничего не стоящая шлюха, — бросил он.

— Купите меня! — попросила я. — Владейте мной! Будьте моим господином!

— Я? — делано удивился мужчина.

— Только вас я хочу видеть своим господином! — призналась я.

— Желания рабыни бессмысленны, — отрезал он. — Она — рабыня.

— Да, Господин, — всхлипнула я.

Как верны были его слова!

— Она пойдёт с тем, кому она продана. Она не выбирает цепи, которые нагрузят её соблазнительные конечности.

— Всё верно, Господин, — согласилась я.

— Тебе подойдёт любой мужчина, — усмехнулся он.

— Я должна служить любому мужчине, которому я буду принадлежать, и прилагать к этому лучшие из моих способностей, — признала я, — и я пойду за монетами, которые за меня заплатят, но только вас я хочу видеть своим владельцем. Я хочу этого с того самого момента, как впервые увидела вас, давно, на Земле, в проходе большого магазина.

— Ты отвернулась и убежала, — напомнил мне мужчина.

— Я была напугана, — объяснила я. — Я не знала, что мне делать! Никогда прежде меня не рассматривали так, не рассматривали как рабыню!

— Ты хорошо выглядела на складе, — заметил он, — когда лежала у моих ног, голая и связанная по рукам и ногам.

— Мы — рабыни, — сказала я. — Мы хотим принадлежать владельцам.

— И как Ты думаешь, у тебя получится убежать теперь? — осведомился он.