Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

Разумеется, мне не хотелось покидать дорогу, терять из виду акведук. Мне было страшно, очень страшно. Но если бы я знала об этом мире больше, я боялась бы даже приближаться к Волтаю. И конечно, многие гореане именно так и делали. Даже Джейн и Ева, будучи, как и я сама, необученными и неграмотными варварками, знали достаточно, чтобы бояться Волтая. Не случайно ведь их двойными цепями приковали к рабскому столбу, едва приведя в лагере около Венны. Как неслучайно и то, что Астринакса ждала неудача в найме дополнительных возниц и охранников для нашего немногочисленного каравана.

Мне казалось, что мы уже достаточно углубились в Волтай, и мысль о том, что придётся идти дальше, пугала до дрожи в коленях.

Возможно, некоторые из вас предположат, что при таких обстоятельствах, настолько пугающих и неопределённых, у меня должны были возникнуть мысли о побеге, но это не так. Я предпочитала оставаться рядом с фургонами. Точно так же думали Джейн и Ева. Не думаю, что это было связано с тем, что с фургонами мы просто чувствовали себя в большей безопасности, хотя это, конечно, было верно. Конечно, никому из нас не хотелось попасть в зубы диких животных. Даже сбор хвороста был достаточно пугающим испытанием. Кроме того, мы, конечно, понимали, что у гореанской рабской девки не было ни малейшего шанса на удачный побег. Клеймо, ошейник, отличительная одежда рабыни, местные культурные особенности — всё против неё, и лучшее, на что беглянка может надеяться, если её, связанную по рукам и ногам, не вернут прежнему владельцу, это попасть в более суровую и тяжкую неволю. Мужчинам нравится владеть нами, и видеть на нас свои ошейники. А ведь за попытку побега могут подрезать подколенные сухожилия, скормить слинам или бросить в заросли кустов-пиявок. Разумеется, всё это нам было прекрасно известно. Также, по непонятным мне самой причинам, я хотела оставаться поблизости от этого мужлана, которого я так ненавидела, от Десмонда из Харфакса, который так ужасно со мной обращался, держал меня в таком презрении, так оскорбительно относился ко мне. Возможно, мои губы были созданы для того, чтобы быть прижатыми к коже его плети? Не могло ли быть так, что мои запястья принадлежали его рабским наручникам? Не могло ли быть так, что он был моим истинным владельцем? Но помимо всего выше сказанного, и даже, я думаю, скорее, в первую очередь, была и более глубокая причина того, что мы не убежали бы ни в коем случае, и причина эта была довольно проста. К этому моменту мы уже лучше чем когда-либо осознали, чем мы стали, да и были. Мы теперь окончательно поняли, каждой клеточкой наших тел, глубиной наших животов и сердец, что мы больше не были теми культурными конструктами, которые называют свободными женщинами. Теперь мы были чем-то другим, совершенно отличающимся, чем-то более естественным, более древним, более биологическим. Мы теперь были имуществом и собственностью, Мы теперь были рабынями. Следствием этого понимания становится радикальное преобразование женщины. Она больше не то же самое, чем была прежде. Она не мыслит для себя иной жизни. Мы не помышляли о побеге. Мы не могли убежать. Мы принадлежали.

Внезапно у меня перехватило дыхание, и я, пригнувшись, отступила назад, наполовину скрывшись под днищем фургона.

— Ты что, уже закончила со сбруей? — осведомился Десмонд из Харфакса, неожиданно появившийся из-за повозки, настолько неожиданно, что я не осознала его присутствия, пока он не заговорил.

— Почти, — пролепетала я и поспешила выбраться из-под фургона и вернуться на циновку, где немедленно опустилась на колени, что и неудивительно, ведь я была в присутствии свободного человека.

— Ну и кто тебе дал разрешение оставить работу? — поинтересовался он.

— Никто, Господин, — ответила я.

— Тогда почему Ты прекратила работу, не закончив её? — спросил мужчина.

Мне оставалось только промолчать, понурив голову.

— Ты подслушивала, — подытожил Десмонд.

— Да, Господин, — призналась я. — Простите меня, Господин.

— Любопытство не подобает кейджере, — напомнил он.

Я не решалась поднять голову.

— Я вот думаю, не стоит ли привязать тебя к колесу телеги и как следует выпороть, — сказал мужчина.

— Господин может сделать со мной всё, что пожелает, — выдавила я.

— Смотри, не проговорись о том, что услышала Джейн и Еве, — предупредил он.

— Нет, Господин, — облегчённо выдохнула я.

— В их поведении не должно возникнуть никаких изменений, которые могли бы пробудить подозрения у некоторых наших товарищей.

— Я всё поняла, — поспешила заверить его я.

— Ты ничего не слышала, — сказал он. — И ни о чём не подозреваешь.

— Я поняла, — повторила я.

— Соответственно, — продолжил Десмонд, — тебе не следует избегать Трачина.

— Господин? — не поняла я.

— Трачин находит тебя интересной, как рабыню, — пояснил мужчина, — так что весьма вероятно, что он может схватить тебя, может прижать тебя, потискать, приласкать и всё такое. Ты не должна сопротивляться его поползновениям.

— Рабыня не смеет сопротивляться вниманию свободного мужчины, — вздохнула я. — Она ведь рабыня.

— Более того, Ты должна ответить на его действия, — добавил Десмонд.

— Господин?

— Не волнуйся, — успокоил меня он. — Ты всё равно будешь не в состоянии что-либо поделать с собой.

— Понимаю, — прошептала я, небезосновательно опасаясь, что в его словах была немалая доля правды, в конце концов, я была рабыней.

— Ты — аппетитная шлюха, — заметил мужчина.

— Неужели другие не могли бы найти меня интересной как рабыню? — полюбопытствовала я.

— Конечно, могли бы, — сказал он. — Многие мужчины нашли бы тебя представляющей интерес.

— Почему? — спросила я.

— Потому, что Ты представляешь рабский интерес, — пожал он плечами.

Стоя на коленях, я обеими руками вцепилась в свой ошейник, словно собиралась сорвать его со своего горла.

— Радуйся, — усмехнулся Десмонд, — далеко не каждая женщина может похвастать тем, что она рабски интересна.

— Я ненавижу вас! — процедила я.

— Сколько у тебя займёт, закончить со сбруей? — поинтересовался Десмонд.

— Я уже почти доделала, — ответила я. — Осталось на пару — тройку енов.

— Заканчивай, — кивнул мужчина, — и сразу отнеси сбрую Господину Астринаксу.

— Да, Господин, — отозвалась я.

— Не позднее чем через ан мы выступаем, — сообщил он, отвернулся и ушёл.

— Да, Господин, — пробормотала я, глядя вслед удаляющемуся мужчине.

Признаюсь, я и сама была несказанно рада тому, что я оказалась в числе тех, кто мог бы представлять рабский интерес. А что, какая-то женщина не хочет представлять интерес для мужчин? Конечно, я знала, что была таковой, ошейник на моём горле недвусмысленно указывал на это. Именно для таких женщин как я мужчины возводят сцены рабских аукционов, чтобы нас могли увидеть и купить.