Джон Норман - Заговорщики Гора [ЛП]

— Господин доволен? — спросила я.

— Ты симпатичная рабыня, — заметил он.

— Рабыня рада, что понравилась господину, — откликнулась я на полученную похвалу.

— Как тебя зовут? — поинтересовался мужчина.

— Аллисон, если Господину это понравится, — ответила я.

— Что-то раньше я тебя здесь не видел, — сказал он.

— Аллисон редко разрешают прислуживать за столом, — вздохнула я.

— Ты — варварка, — заключил посетитель.

— Да, Господин, — подтвердила я.

— А варварки для чего-нибудь годятся? — осведомился он.

— Возможно, Господину стоило бы попробовать одну, так сказать убедиться на собственном опыте, — улыбнулась я.

— Вижу, что тебе хочется поскорее сбежать с кухни, — хмыкнул мужчина.

— Господин?

— Принеси-ка мне побольше сулов, — велел он.

— Да, Господин, — кивнула я.

Все девушки нашего женского сообщества, и я в том числе, будучи особами информированными и предусмотрительными, были озабочены увеличением своего богатства и повышением жизненного статуса. Разумеется, мы поступали в колледж не ради того, чтобы ознакомиться со средневековой французской поэзией, или изучить что-нибудь о римских музыкальных инструментах, или что-то в этом роде. Это было всего лишь способом сократить маршрут к гарантированному будущему комфорту и положению в обществе через женитьбу с подходящим молодым человеком из богатого и влиятельного семейства. Соответственно, в социальных кругах исключительного, престижного учебного заведения, занимавшего одну из самых высоких строчек в рейтинге иерархического общества, хотя и склонного к отрицанию своей иерархичности, впрочем, разве не в любом обществе неизбежно возникает определённая иерархия, мы все соперничали друг с дружкой за внимание молодых людей. Это была своего рода гонка или игра, только, конечно, не та, которую ведут просто из тщеславия, в которую вступают ради превосходства над другими, ради проверки своего очарования, но та, последствия которой касаются будущего. Женское сообщество, с его престижем и его отношениями с самыми исключительными мужскими братствами, было превосходным трамплином, от которого можно было оттолкнуться, чтобы начать свою карьеру. Так что, в свете всего вышесказанного, как я уже указывала ранее, изгнание из женского сообщества, да ещё с позором, становилось социальным бедствием, которого следовало избегать любой ценой. Все это, конечно, теперь осталось для меня далеко в прошлом. Теперь я была полураздетой рабыни в гореанской столовой, и моё горло окружала полоса стали. Однако я видела и отлично сознавала, что определенные подобные константы и соображения практичности продолжали характеризовать и моё текущее существование. Разумеется, я была не единственной девушкой, мечтавшей покинуть эту столовую. А какие средства, инструменты или, если хотите, оружие, имеются в распоряжении рабыни? Только её очарование и красота. Ей ничего не принадлежит, даже ошейник, который она носит на своей шее. Наоборот, это именно она является тем, что принадлежит. У неё найдётся немного того, что она может предложить мужчине, разве что себя саму непосредственно. В очередной раз, как некогда прежде, я соперничала с другими женщинами за призы, которые мы не могли получить как-либо иначе, кроме как через посредничество мужчин. Характер нашей жизни снова зависел от мужчин. Но здесь и сейчас имелась существенная разница, мы были рабынями. Мужчины были по-прежнему нашими хозяевами, только теперь не тонко и почти незримо как на Земле, а открыто, явно, в полном смысле этого слова, согласно силе закона. Наше будущее и наши надежды целиком и полностью зависели от мужчин. И мы были в ошейниках в буквальном смысле этого слова. Каким ясным, незамутнённым теперь, когда отброшены отговорки и сорваны вуали, стал характер нашей действительности, как в культурном и социальном отношении, так и в биологическом.

— Затяни как следует раздевающий узел и одёрни должным образом подол своей туники, — велела мне свободная женщина.

— Да, Госпожа, — отозвалась я, надеясь, что она не задержится здесь надолго.

Гореанские свободные женщины высших каст на публике скрывают лицо под вуалью, и это правило почти неизменно. С другой стороны свободные гореанки низших каст не склонны быть столь же скрупулезными или строгими в этих вопросах. Хотя часть из них продолжают подражать женщинам высших каст, другие скрывают свои лица с некоторой небрежностью, если не сказать безответственностью, выставляя напоказ довольно значительную площадь своих лиц. Это иногда называют полувуалированием. Разумеется, в частной жизни своих жилищ свободные женщины редко носят вуали. Есть и пить, находясь на публике несложно и не снимая вуали, просто подсовывая пищу под неё, что может быть сделано деликатно и изящно. Обычно именно так поступают в столовых. Мне, кстати, случалось видеть, как свободные женщины низких каст пьют прямо через вуаль, но так поступают довольно редко. Это расценивается как варварство. Видела я и как в жаркие дни некоторые из свободных женщин низших каст вообще отказывались от вуали. Но это вообще редкость несусветная. Как известно, рабыня не может скрывать своё лицо под вуалью, даже если ей этого очень захочется. Это было бы расценено как оскорбление свободных женщин. Это всё равно что, к примеру, напялить вуаль на тарска.

Я постаралась как можно скорее отдалиться от свободной женщины, посетившей столовую в одиночку. Меня это ничуть не удивило. Я смогла разглядеть кое-какие черты её лица. Какому мужчине захотелось бы видеть её в своих наручниках?

Проход между столами был довольно узким, так что ходить по нему, принимая заказы и разнося блюда, приходилось медленно и осторожно, часто задевая посетителей.

На стене в кухне висело небольшое овальное зеркало, попросту отполированная бронзовая пластина, и я часто останавливалась перед ним, рассматривая своё отражение, поворачивая лицо из стороны в сторону, зачесывая назад волосы, укладывая их тем или иным образом. Мне казалось, что во мне происходили определенные изменения. Говорят, что неволя делает женщину красивее, и я подозреваю, что это утверждение верно. Несомненно, частично это следствие внешности и поведении, но мне кажется, что это простирается гораздо дальше обязательной уважительности, тона голоса, разоблачительных предметов одежды, ошейника, предписанных поз, склонённой головы и прочих нюансов. Неволя, независимо от того, какие могли бы быть её многочисленные эффекты, делает женщину женственной, причём радикально, и такая женственная женщина становится самой женственной, самой прекрасной из всех женщин. Она становится мягкой, изящной, уязвимой и жаждущей доставлять удовольствие. Ошейник избавляет её от множества конфликтов, которые беспокоят, подавляют и огрубляют женщину. Она сознаёт то, чем она является и как она должна себя вести. Лишённая позволения на что-либо иное, а вскоре и не желающая ничего иного, она с радостно принимает себя той, кто она есть, женщиной и рабыней, рабыней своего хозяина, собственностью своего господина. Она светится изнутри. Она никогда не была настолько счастлива. Ей жалко свободных женщин, которым недостаёт владельцев. Кроме того, теперь она сознаёт себя как естественное, мощно сексуальное создание. Сексуальные потребности рабыни столь же естественны, постоянны и непреодолимы, как её потребности в еде и воде. С одной стороны она пребывает в мире со своим полом, но с другой стороны, время от времени, когда вспыхивают её рабские огни, она — его беспомощная жертва, страдающая рабыня, готовая ползти даже к ненавидимому рабовладельцу ради его самого лёгкого прикосновения. Она теперь не только хочет секса, но и нуждается в нём, и она будет выпрашивать его, и будет стремиться быть такой, чтобы ею были довольны настолько, чтобы предоставить ей это. Она благодарна своему господину, пусть в цепях или верёвках, за то, что стала объектом его удовольствия, его собственностью и игрушкой. Она сознает себя его имуществом, и не согласилась бы променять это ни что иное. Кто может сосчитать экстазы одержимой страстью рабыни? Познав себя рабыней, она жаждет принадлежать господину. Она не смогла бы быть удовлетворена кем-либо кроме мужчины, которого удовлетворило бы что-то меньшее, чем полное обладанием ею. Гореанские мужчины именно такие. Она поёт от счастья, выполняя свою работу.