Ядвига Симанова - Восход памяти [litres]

Тимур Сардокович со злостью пнул ботинком железную дверь, громко прокричав в шахту лифта:

– Чего вы добиваетесь, Марианна? Скоро приедет механик, запустит лифт. К чему эти сложности? Нажмите на кнопку! И вам ничего не будет. Даю слово!

Никакой реакции не последовало.

– Что, если они там задохнулись? – спросил доктор скорее самого себя. – Не может этого быть!

– Эй, Марианна, Илюша, вы живы? – Еще один удар пришелся по двери.

Охранник взирал на потуги доктора с подчеркнутым равнодушием. На самом деле внутри него кипела злость; проклятые глаза непрестанно кровили.

Но недаром Тимур Сардокович получал диплом, не зря считался специалистом в своем деле. Четко произнося слова, чтобы их смысл целиком дошел до адресата, доктор крикнул в пустоту шахты:

– Илюша, ты ведь не хочешь, чтобы по твоей вине погиб человек? Ты не вынесешь жертв! А они будут, непременно будут, если ты не нажмешь на кнопку первого этажа. Явится механик. Мы не можем позволить ему проболтаться об увиденном. Никак не можем. Механик умрет по твоей вине. Ты убьешь его! Но в твоих силах этого не допустить. Нажми на кнопку – и человек останется жив! Жизнь человека в твоих руках. Нажми на кнопку!

– Нажми на кнопку! – Стены шахты вновь сотряс голос.

Илья стоял ни жив ни мертв; непослушные пальцы скользили по лифтовой панели, глаза увлажнились, из носа текло. Губы приоткрылись – казалось, он хотел что-то произнести, но не решался. Марианна с мольбой смотрела на него, отрицательно качая головой. Ее глаза говорили: «Нет!»

– Корень, – губы медиума разомкнулись, – корень – основа всему… – вымолвил он.

В эту секунду его указательный палец коснулся кнопки первого этажа. Тросы заскрипели, тряхнув кабину, и лифт со стальным кряхтением тронулся вверх. Сердце Марианны объяло холодом.

У Тимура Сардоковича отлегло от сердца, когда из шахты донесся радостный слуху металлический скрежет. Кабина, поднявшись, сравнялась с железной дверью и, прогремев свое, окончательно остановилась. Лапа охранника потянула за дверную ручку. Доктор невольно вздрогнул, когда в распахнутой кабине увидел Марианну с пистолетом в руке, нацеленном прямиком на него. Марианна сжимала в руке пистолет, зная, что не выстрелит, и охранник знал.

– Расслабься, док! Она стреляет только в потолок, – гнусно улыбаясь, произнес он.

Илья выкатил коляску с Марианной из лифта и встал рядом столбом, опустив голову, как нашкодивший мальчишка. Марианна не знала, что делать, не решаясь выпустить из рук бесполезный ПМ, дуло которого по-прежнему смотрело в лицо Тимуру Сардоковичу.

В это самое время дверь, ведущая в помещение парадного вестибюля, отворилась, и на пороге лифтового холла возник высокий мужчина в черно-синей куртке с белой горизонтальной полосой и синей кепке. Он поставил на пол ящик с инструментами и повернулся вполоборота, так что на спине куртки стала видна крупная надпись «Мослифт».

«Механик, – с досадой подумал Тимур Сардокович, – а я совсем забыл про него».

Не успел так некстати подошедший мастер оглядеть странное сборище, как доктор с неожиданной прытью подскочил к нему, загораживая обзор.

– Просим великодушно простить! Ложный вызов, знаете ли… У нас уже все наладилось, все в порядке, лифт работает. Можете идти! – затараторил он, подталкивая механика к выходу.

– Помогите! – раздался умоляющий женский голос у него за спиной. – Позовите полицию! Нас удерживают силой!

Механик ненадолго задержал взгляд на лице охранника, его кровоточащих порезах, затем, не церемонясь, грубо отстранил коротышку доктора и быстрым шагом двинулся к Марианне.

– Отдай пистолет, – сказал механик, протягивая руку, чтобы забрать из онемевших пальцев девушки ПМ.

Донесшийся до слуха Марианны голос не был чужим, он был знаком, более того, он был приятен. Тимуру Сардоковичу голос механика тоже показался знакомым, но в отличие от Марианны никаких особых чувств не вызвал.

Марианна с облегчением разжала пальцы, пистолет упал на раскрытую ладонь механика. Девушка, освободившись от веса металла, взглянула на лифтера, их глаза встретились – удивление и радость слились воедино.

– Ты! – не сдержавшись, воскликнула девушка.

Но до того, как участники мизансцены успели что-либо сообразить, санитар-ворона громко, сотрясая стены пробасил:

– Брось пистолет, парень! Ты у меня на прицеле!

В арсенале охранника имелся не один ствол; оружие нацелилось лжемеханику прямо в грудь, туда, где белела полоска форменной куртки, позаимствованной самозванцем у настоящего мастера. Лжемеханик с досадой глядел на вовремя сориентировавшегося санитара, но пистолет по-прежнему поблескивал сталью в его руке.

Наконец пришло время и Тимуру Сардоковичу узнать «механика».

– Так это вы… как же… Зачем? Как вы здесь… – говорил он сам себе, не сводя взгляд с липового финансового директора, которого опрометчиво оставил дожидаться в своем кабинете менее часа назад.

Константин, бледный как мел, насколько мог скрывая взвинченность, проговорил на единой ноте, не отрывая взгляда от перекошенной физиономии санитара, на которой рваными полосами только застыла алая кровь:

– Это я тебе советую бросить оружие. Через пару минут прибудет полиция. Механик, любезно одолживший мне форму, уже вызвал наряд.

Довод разумный, но тот, кому были адресованы эти слова, навряд ли мог в тот момент что-либо разуметь, а если копнуть глубже, навряд ли его можно было счесть человеком.

– Ты не представляешь, во что ввязался! – с желчью выдавил из себя санитар. – Это нас скоро прибудет целая туча! Смерч! Вихрь! Мы будем везде! И тобой, и тобой. – Он поочередно тыкал свободной рукой в направлении Константина, пациента двадцать девятого отсека, стоявшего рядом с разинутым ртом, даже Тимура Сардоковича. – Только эта тварь… – Его взор остановился на Марианне.

Почерневшие глаза охранника, испещренные алыми прожилками, стали похожи на рваные пуговицы, и Марианна мгновенно поняла все, за время заточения научившись распознавать этот полный холодной ненависти взгляд, замерший в ожидании подходящего случая излить скопленную желчь, – и вот он, случай.

Санитар переместил прицел в направлении девушки.

– Помогите, – чуть слышно прошептали ее губы.

Этого оказалось достаточно, чтобы Константин, не раздумывая, спустил курок. Грянул выстрел. Санитар, выронив оружие, плашмя повалился на пол, зажимая на груди кровавую рану. Его стон походил на вой – нечеловеческий, предсмертный. Константин застыл на месте, не шевелясь, не веря, что виной тому он. Ему оставалось лишь наблюдать, как сочащаяся из раны кровь въедается в швы напольной плитки, как из умирающего по крупицам уходит жизнь. Все, что Константин до того момента знал, во что верил, к чему стремился, все его игрушечные принципы – все отодвинуло в тень скорчившееся на полу тело, содрогавшееся в приближении конца. Сквозь шелуху суеты повседневных забот с их искусственной серьезностью, фальшивой значимостью вдруг проступила Смерть — неприглядная, но правдивая, болезненно честная.