Ядвига Симанова - Восход памяти [litres]

– Видишь, до чего ты человека довела! – укорила подругу Галина. – Сил лишила. Что ты, что Костян – одного поля ягоды. Стресс один от вас. Пойдем, отдохнешь! – обратилась она к Илье, и тот, как маленький ребенок, послушно последовал за Галей в комнату.

– Прости, прости! – виновато произнесла Марианна. – Я же забыла его поблагодарить. Он все верно тогда сказал, а я не поняла…

Раздался звонок в дверь.

– Не представляю, о чем ты. Но если поблагодарить, то иди, вон он, в кресле сейчас опять залипнет со своей музыкой, – бросила на ходу Галина, поспешив открывать дверь.

Марианна въехала в комнату. Илья, расположившись в кресле, как раз потянулся за наушниками.

– Илья Вадимович, помните, вы говорили: «Три памяти единого разделены». Я не понимала, почему три. Потом я все вспомнила: цыганка, я и Аким – три памяти единой души. Вы с самой первой встречи сумели заглянуть мне в самую душу. Вы – маг, читающий в душах людей! Спасибо вам за все!

Наушники так и остались болтаться между пальцами медиума, взгляд застыл. Виделось, будто он слово за словом считывает всплывающие в уме позабытые строки:

– Небо. Восход луны…

На полуслове его прервали.

– Восход памяти… – произнес другой, до боли – настоящей ранящей боли – знакомый голос, который Марианне меньше всего хотелось бы в тот момент слышать.

– Восход памяти! – повторил стоящий в дверях Константин. Он был гладко выбрит, свеж – словом, до раздражения безукоризнен. – Главное, что ты вспомнила, Марианна! Остальное не важно.

Константин разулся и вошел в комнату.

– Как там у тебя говорится? «Вихрь. Разлом. Земля пополам. Из недр восстает ад к небесам». Ад скоро восстанет! Где Вихрь, а, Илья? Другим болтаешь, а старого друга в неведении держишь! – усмехнулся Константин, присаживаясь на стульчик рядом с креслом Ильи, близко к Марианне, опасно близко.

Девушка непроизвольно подала назад в своей коляске и сжалась вся, точно пружина. А Илья, накручивая на палец белесые пряди, возвел очи к потолку и высказал то, что они уже неоднократно слышали.

– Корень – основа всему! – многозначительно произнес он и, воткнув наушники, погрузился в музыкальную нирвану.

– Видишь, – Константин обернулся к Марианне, – так всегда. Мне не говорит, а гастарбайтерам как-то умудрился рассказать, ума не приложу как. Я проверил его мессенджеры – ничего стоящего. Он сидел на музыкальных сайтах, мегабайтами скачивал музыку. Рэпер он у нас, оказывается, – и слушает, и сам читает. В треках своих, между прочим, тоже про корень несет. А на мой вопрос нормально ответить не может. Твердит одно и то же, но я никак не вникну в смысл, если он вообще есть.

– В словах Ильи всегда имеется смысл. Его надо уметь прочесть, – нехотя отозвалась Марианна. – Но меня эта тема больше не интересует. Довольно с меня Вихря! Мне пора. Галя, я домой! – крикнула она подруге, которая копошилась на кухне, и повернула колеса в прихожую.

– Я знаю, ты касалась его в своих воспоминаниях. Знаю, что по какой-то странной, парадоксальной причине я приближаюсь к Вихрю только рядом с тобой, а без тебя топчусь на месте.

Кое-как Марианна стянула с вешалки куртку и, не обращая внимания на стоящего рядом Константина, снова позвала подругу:

– Галя, открой! Я ухожу.

Появилась Галина – руки в боки, поочередно посмотрела на Марианну и Константина.

– Уже уходишь? Ты вообще зачем приходил? – спросила она Константина, который принялся спешно натягивать ботинки.

– Да так, пустяки, проведать хотел. Я провожу Марианну, – ответил он и тут же, предваряя вполне предсказуемый протест, обратился к Марианне с искренней мольбой в глазах: – Нам очень, очень надо поговорить…

Марианна ничего не ответила, но и не возражала. Вместе они покинули квартиру. На улице моросил дождь. Поблескивающий в отсвете дождевых капель «форд» обещал тепло и комфорт.

«Чего мне бояться? – подумала Марианна. – Отбоялась уже. Худшее с ним я уже повидала».

Дворники гуляли по стеклу, магнитола пела что-то романтическое. Рекламные вывески, огни уличного освещения сменяли друг друга. Под мерный гул двигателя и песни радиоэфира Марианна слушала оправдания Константина, давно известные и давно утратившие актуальность, но в то же время приятные слуху. Все сводилось к тому, что он пошел на вынужденные меры, решился на эксперимент, как выразился сам, чтобы побудить ее к действию, вызвать желание пойти вопреки ее собственной установке на вечную неподвижность. Другого выхода он не видел – приведи он хоть тысячу доказательств, выписок из истории болезни, свидетельств врачей и прочих подтверждений ее настоящего диагноза, ее память непременно нашла бы возможность вывернуться и исказить всю полученную информацию, лишь бы не допустить до сознания девушки факт, что инвалидность – ее собственный выбор. Разум Марианны признавал лишь одного свидетеля – ее саму, поэтому вытесненные воспоминания так необходимо было реанимировать.

Остывшим умом Марианна понимала Константина и не держала зла, вероятно, даже могла бы поблагодарить, но человек, который в буквальном смысле втоптал ее в грязь, несмотря ни на какие благие намерения, всегда останется для нее мразью. И это – правда, какой бы горькой и печальной она ни была.

– Ты как-то спрашивал меня, существует ли что-либо, что я хотела бы стереть из памяти навсегда, – произнесла Марианна, когда в красноречивой оправдательной речи Константина наступила долгожданная пауза. – Так вот, больше всего на свете я хочу вычеркнуть из своей жизни страницу, где я, не чувствуя ног, в белом полушубке падаю в болотную ледяную муть и ползу на брюхе, как змея, а ты, притаившись в кустах (или где еще – не знаю), чистенький, в своем пижонском пальто, равнодушно наблюдаешь!

– Прости! – в который раз вымученно проговорил Константин, и Марианне даже показалось, что в глазах его блеснули слезы, хотя он опять был в линзах, а с ними всякое могло померещиться.

Марианна отвернулась, с деланым интересом рассматривая проезжавшие за окном автомобили.

– Скажи, – прервал молчание Константин, – а ты хотела бы забыть то, что вспомнила о себе, про себя в том лесу?

– Нет, не хотела бы, – поразмыслив, ответила Марианна.

– Значит, риск эксперимента был оправдан и все было не зря.

– Какой риск? О чем ты?

– Помимо того, что я шел на преступление – ты ведь легко могла заявить на меня после всего, я понимал, что, поступая так, рискую нашими с тобой отношениями, попросту хороню их, втаптываю в ту самую грязь. Выходит, действительно похоронил и втоптал.

На это Марианне нечего было возразить, но на сердце едва заметно потеплело: оказывается, у них были отношения…

– Я не прошу о многом, – продолжал Константин, – прошу хотя бы попытаться простить. И попытаться помочь мне найти Вихрь…