Ядвига Симанова - Восход памяти [litres]

«Главное – всегда быть настороже», – пронеслась мысль в ее голове неизменно низким голосом шувихани, когда гладкая поверхность трюмо вновь отразила встревоженный лик светловолосой девушки. И Марианна старалась быть начеку: ждала, что Аким позвонит, не пропускала ни один вызов, ни одно сообщение, – но мальчик не шел на контакт. Тогда она снова и снова возвращалась к зеркалу, пока ненастным осенним днем оно не треснуло – ни с того ни с сего, да еще в нескольких местах. Зеркало пошло микроскопическими трещинами, похожими на тончайшую паутину. При внимательном рассмотрении «паучий» узор соединялся в перевернутую пентаграмму – открытие вселяло ужас! Неужели опоздала? Мысли Марианны метались от плохого к худшему. Мысли путали пальцы, судорожно пытавшиеся открыть лежавший у трюмо коробок спичек. Марианна кое-как ухватила одну спичку – остальные рассыпались, – чиркнула о коробок, зажгла свечи. В расползающихся на глазах трещинах проявлялась зияющая черная дыра, оттуда веяло холодом. В этой холодной бездне она ощутила страх, но страх принадлежал не ей, а исходил от мальчика, запертого в кромешной тьме. Мальчик не на шутку перепугался и растерялся, мальчик потерял самого себя, забыл. Нетрудно было догадаться, кто же тогда оказался снаружи, стоял у руля, управляя телом мальчика. Опьяненное вкусом долгожданной свободы существо могло в любой момент привести спусковой механизм в действие. Чтобы предотвратить падение в бездну, Аким должен был вспомнить себя – подростка с идиотским именем АК-47, гонимого всеми андрогина, неопределившегося, непонятого, желающего лишь одного – удрать из докучливого социума, и чтобы веял теплый бриз, принося аромат соленых волн, и белый парусник продолжал путь навстречу вечному солнцу.

Тогда Марианна набрала номер, призвав в союзники их одни на двоих воспоминания о мечте – загадочном белом паруснике на серебристых волнах, – не дав мальчику сделать роковой шаг в пропасть. За мгновение до того, как мальчик Аким вспомнил себя, Марианна уловила резкую вспышку ярчайшего света, за ней с незначительным интервалом последовали другие – словно сотни фотокамер разом направили свои объективы ей в глаза. Озарение пришло позже – свет исходил от гаджетов: камеры выхватывали из темноты школьную крышу, где чудил съехавший с катушек мальчик, изгой класса. И свет этот сводился в одну точку – вихревую воронку, с каждой вспышкой фотокамер наполнявшуюся силой, а в центре силы проявились нечеткие очертания лица: курносый нос, огромные серо-зеленые глаза, по-детски удивленные и сияющие, рыжие кудри, ниспадающие на лоб. Играючи, с упоением, как ребенок, которому наконец разрешили сладкое, девочка поглощала энергию, идущую от гаджетов, со всеми постами, лайками, комментариями и прочими ментальными посылами их владельцев. Явление в эфирном спектре юной души, чудом избежавшей участи обитателей Элизиума, поразило Марианну в самое сердце, но мальчик был важнее. Он подошел к самому краю, дальше края идти некуда, а значит, настало время открыться и все ему объяснить.

Мальчик увидел Марианну, лишь только очнулся от потрясения. Он узнал ее сразу – иначе и быть не могло, ведь она знала о белом паруснике. И они подружились, потому что не могло быть иначе. Да, она знала о белом паруснике, и она находилась с ним – живая, во плоти, говорила приятным голосом и держала за руку. Каждый день Марианна навещала его в клинике, и Аким каждое утро ожидал ее прихода. Она знала о белом паруснике, и он мог довериться ей, как когда-то совсем недавно той, другой – рыжей, не живой.

А в это самое время Константин расследовал, выискивал связующие звенья цепи, соединяющей модного рэп-музыканта МС Рад-Х с Вихрем — назойливой вездесущей помехой информационного поля, – и пропавшими статуэтками Элизиума. Ученый спешил поделиться открытиями, новостями с Марианной – ему было о чем поведать, – но девушка каждый раз находила предлог уклониться от встречи.

В действительности Марианна пребывала в смятении. Она не могла продолжать вести себя как ни в чем не бывало – при каждой новой мысли о Константине острые заледеневшие корни деревьев, вылезающие из-под земли, будто вновь резали тело, оставляя незаживающие порезы в памяти души. В то же время она не держала на него зла, умом понимая, что лишь благодаря его, несомненно, жестокому поступку у нее появился шанс своими ногами ступать по земле. К двойственности чувств примешивалось и третье – очарование Константина не отпускало. А вместе с ним не отпускали и сожаление о необратимости пережитых по его вине страданий, вполне осознанно, по его же признанию, воздвигнутой между ними преграды и глубоко укоренившийся страх перед обреченностью на новую боль – так или иначе проклятие цыганки жило и с каждым намеком на зарождение нового чувства пускало ядовитые ростки в сердце девушки. Ситуацию усугубляла и внедренная Константином мысль – цыганка являла собой необратимое прошлое ее души, часть ее самой, что наперед исключало всякую возможность избавиться от нее и насланного ею проклятия. В общем и целом Марианна предпочла заморозить отношения с Константином, и он лишился возможности до нее достучаться. Тем более когда она сблизилась с Акимом – хранителем надежды на безоблачное будущее ее души, – ей попросту не хватало времени помыслить об ином.

Но разве Вселенной есть дело до наших мыслей и планов? Водоворот событий нежданно-негаданно вновь захлестнул Марианну, выводя ее земной путь на новый виток спирали. И Вихрь ворвался без спроса, разрывая сон ранним темным утром…

Марианна вздрогнула. Одеяло. Белые простыни. За окном темень – осеннее утро. На настенных часах – шесть. Звонок в дверь – продолжительный, настырный, – вот что разбудило ее. Марианна, плюхнувшись в коляску, тихонько, стараясь не производить шума, подъехала к двери. Тут же раздался стук – кто-то изо всех сил колотил в дверь. Марианна замерла, сжимая в руках телефон, готовая набрать номер экстренной службы.

– Марианна, открой! Это я, – послышался за дверью знакомый голос.

В сдавленном, задыхающемся стоне с трудом распознавался некогда чарующий тембр молодого ученого. Но сердце Марианны безошибочно уловило знакомые ноты, и она, не раздумывая, отворила дверь.

Живописать мужчину, представшего на пороге квартиры, можно было бы одним выражением – не в себе!. Глаза совершенно ошалелые, кончик мятой рубашки торчит из-под испачканных джинсов, кожаная куртка расстегнута, на рукаве просвечивает дыра. Лишь волосы оставались безукоризненными, и то благодаря короткой стрижке, которую сложно испортить. Константин, прислонившись к дверному косяку, попросил разрешения войти, но просьба выглядела нелепо – он уже перешагнул порог.