Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

– Шестьсот… – прошептала Лиетт, и ее глаза распахнулись так широко, что рту места не осталось. – Что означает… Погодите.

Она мигом бросилась к горе книг и принялась там рыться, не обращая на меня внимания. Хотела б я сказать то же самое и об этой… штуковине. Та продолжала пялиться на меня сквозь стекло. Пусть я пока не очень-то представляла, как она разговаривает, но давать ей повод трепать, что Сэл Какофония проиграла в гляделки летающей какахе, я не собиралась.

– И ты все это знаешь, м? – поинтересовалась я. – Вот так просто?

– Это, и более, и все. Я ведаю все сухожилия, все кости, все нервы человеческого тела. Я ведаю глубочайших, спящих меж звезд. Я могу проследить за каплей крови от тела до земли, сквозь года и в волокна листвы дерева, которое она питала. Мои познания беспредельны. И утомительны.

Я хмуро свела брови, глянула через плечо.

– Ага, слышишь? Эта штуковина кишмя…

Лиетт не смотрела в мою сторону. Она перебирала книги, перелистывала их, откладывала в сторону. Меня даже не услышала.

– Она причиняет тебе боль.

А он – да.

Когда я повернулась обратно, глаз Старейшего раскрылся шире. Вертикальная щелка зрачка превратилась в черную сферу, разрастающуюся с каждым моим вздохом.

– Один лишь взгляд на нее причиняет тебе боль. Что ты видишь? Что ты помнишь?

Шире. Больше. Пока глаз не стал темным провалом непроницаемого мрака.

– Расскажи. Все расскажи.

Я не знала, каким словом описать чувство, которое испытывала, глядя в ту черноту. Страх и ползучий холод, пришедшие с голосом, вдруг стали незначительными в сравнении с тем, что я увидела в его взгляде. Слишком… затягивающая, слишком внимательная бездна следила за мной, куда бы я ни поворачивалась. Я ничего не знала о нем, когда впервые его увидела, а теперь и вовсе казалось, что я знаю и того меньше.

Так что понимаю, если ты вдруг думаешь, что врезать по нему – плохая идея.

Но епт, других мыслей у меня не было, только об этом бешеном взгляде и о том, как сильно мне нужно убраться от него подальше.

Лиетт продолжала рыться в книгах. Она не заметила, ни как я скользнула ладонью к Какофонии, ни как обхватила рукоять пальцами. Чем бы эта дрянь ни была, я делала ставку, что магический револьвер имеет больше шансов его грохнуть, чем клинок.

Но когда я попыталась его достать, он уперся.

Чего раньше никогда не происходило.

Я потянула его за рукоять, но револьвер упрямо остался в кобуре. Я сощурилась, ожидая ехидную ремарку, обжигающую кару, какой другой знак, что я его оскорбила. Такое бы как раз не удивило. Однако Какофония оставался безмолвным, холодным, бесполезным куском латуни.

Попрошу заметить: когда имеешь дело с магическим оружием, которое поедает людей, многое перестает беспокоить. А тут – очень даже беспокоило.

Я впервые видела, чтобы Какофония боялся.

– А, вот же оно.

Лиетт вернулась, несколько раз дунула, счищая пыль с довольно хлипкого на вид тома, переплетенного полосами недубленой кожи и дерева.

– Это еще что за херь? – поинтересовалась я. – Практическое руководство для летающих каках?

Лиетт уставилась на меня с прищуром.

– Что? Нет. Как вообще… как вообще свойства этого могут быть… – Лиетт отмахнулась, быстро сворачивая сию цепочку мыслей. – Нет, это книга по истории.

– Слишком уж тонкая для исторички.

– Приму к сведению как твое замечание, так и тот факт, что ты читаешь лишь те книги, где щедро используется слово «пульсирующий». – Лиетт задумчиво хмыкнула, пролистывая рассыпающиеся листы. – У нас полным-полно знаний по истории народов, традиций и королей. А вот о том, что им предшествовало – существенно меньше. Однако… – Она постучала пальцем по странице. – Вот. Смотри.

Я сузила глаза. Потускневшие чернила, изображение построек. Впрочем, едва различимые. Те куски, что не совсем пришли в негодность, были испещрены неразборчивой геометрией непонятного назначения. Я не знала, для чего они нужны, но сами они были мне знакомы.

Такие руины внезапно всплывали по всему Шраму: древние места, которые встречались повсюду, от волнистых равнин до потайных пещер. Иногда вокруг них выстраивали фригольды. Но чаще всего их окончательно разрушали мародеры, бандиты или битвы между Империумом и Революцией. А иногда они просто… исчезали, растворялись за ночь, чтобы появиться где-нибудь в следующем году, как будто всегда там и стояли.

Не пойми меня неправильно, это все странно. Однако в Шраме у меня не так уж много свободного внимания, чтобы уделять его простым странностям, которые пока не пытаются меня убить. Я встречала эти руины, но никогда о них не задумывалась. Судя по хрупкости книги, остальные – тоже.

Кроме, по всей видимости, Лиетт.

– Это труд вольнотворца, Слабой-Отрады-Умирающей-Вдовы, – произнесла Лиетт. – Она посвятила жизнь изложению истории тех, кто заселял Шрам до нас. То, что ей удалость накопить столь мало сведений, свидетельствует о сложности задачи. Однако ей удалось точно установить возраст этих руин.

Лиетт просияла так, как делала всякий раз, когда вот-вот и распутает загадку. Или когда видит собаку. Она все это до хера обожает.

– Руины восходят к периоду более пяти сотни тысяч лет назад. Видишь? – Лиетт указала на какаху. – Эта сущность – из Древних!

Я тогда глянула на него.

– Так ты себя называешь?

– Нет народа, что нарекает себя с подобной вычурностью, однако ежели сие доставляет вам радость, не стану лишать столь ничтожного удовольствия.

Я рассеянно задумалась, не упоминается ли в той книге, что Древние – те еще мудилы.

– Однако ваши сведения верны. То сооружение возведено нашей рукой.

– Невероятно, – прошептала Лиетт, затаив дыхание. – Кто его построил? Который из вас? Как вы это сделали?

– Не имеет значения.

– Что? Как не имеет? Мы еще даже не затронули их функцию!

– Не имеет значения по той же причине, что не имеет значения и функция. Мы пожелали узреть его там – и оно явилось. Мы пожелали, дабы оно нам послужило – и оно послужило. Мы выдернули его, целое и совершенное, оттуда, где оно стояло, и поместили туда, где ему необходимо быть.

– Но как… как это возможно? Посредством магии?

– Ежели вам так угодно. Мы не назвали словом то, что делали. Мы просто творили. Мы просто были. – Глаз Старейшего сощурился. – И когда сего стало недостаточно, мы просто перестали быть.

Лиетт хотела дальше расспрашивать, судя по тому, как едва не выпрыгивала из туфель. Мне же опыт подсказывал, что любой, кто говорит полной загадок чушью, склонен выложить все, и неважно, спросишь ты его или нет.

– Когда сей мир был юн…

Видишь?

– Мы мало отличались от вас. Мы стремились копить знания, понимать землю, по которой ходили, воздух, которым дышали, звезды, на которые взирали. Тогда нас еще тревожили подобные пустяки, и нашим источником знания была погоня за сей ничтожностью. Мы нашли возможность противиться возрасту, освободиться от голода и похоти, отбросить слабости в нашем стремлении знать все. И однажды… мы просто узнали.