Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

Она шлепнула меня по руке, отмахиваясь.

– Я думаю непрерывно. Я учла все, и любое непредвиденное обстоятельство, которое может возникнуть, будет рассмотрено как подобает моему…

– О, да послушай, мать твою, себя. Какой бы на хер умной ты ни была, эта дрянь – Скрат. Ты не можешь найти с ним общий язык. Ты не можешь его перехитрить. Ты не можешь его использовать.

– Не смей, блядь, говорить мне, чего я не могу! – рявкнула Лиетт, и дрожащие кулаки выдали ее потерянное самообладание. – Я – Двадцать-Две-Мертвые-Розы-в-Надтреснутой-Фарфоровой-Вазе. Я рушила города единственной формулой и убивала баронов единственной фразой. Если его и можно использовать во благо и хоть кто-то в мире на это способен, то это я! А посему если ты окажешься так любезна и вспомнишь, что говоришь с, мать твою, гением, буду безмерно благодарна.

– Он же ЧУДОВИЩЕ! – заорала я.

– КАК И ТЫ! – заорала она в ответ.

Я отшатнулась. Уставилась. Даже разинула рот.

Меня резали. Меня ранили пулей. Душили, били, таранили, грызли, жгли, швыряли и ломали.

И я лучше бы терпела все это вместе взятое каждый свой день на этой черной земле, чем слышала от нее эти слова.

На лице Лиетт отразился шок. А еще – боль. Но не было извинения. Тут не за что извиняться. Мы обе знали, чем я заслужила так называться. Мы обе знали, что сделанного не воротишь.

– Сэл, – прошептала Лиетт, – я…

– Нет. – Я покачала головой. – Хватит слов.

Это я скорее для себя, чем для нее. Если бы я сказала что-то еще, если бы просто рот раскрыла, ну…

Мне не нужно, чтобы народ трепался, мол, Сэл Какофония разрыдалась.

Я зря последовала сюда за Лиетт. Зря опять смотрела ей в глаза. Зря думала, что сейчас что-то иначе, а не как обычно, где мне нужно положить кучу людей, чтобы мы украли то, что позволит убить еще больше народа. Теперь я это понимала. А может, понимала всегда.

Я подтянула палантин, спрятала под ним половину лица. Направилась к двери. Не обращая внимания на взгляд Лиетт, на слова, готовые вот-вот сорваться с ее губ, пока она искала то самое, идеальное, которое все исправит. Моя ладонь задержалась на дверной ручке, словно я ждала, когда же это произойдет.

Но Лиетт – самый умный человек в Шраме. Она прекрасно, мать ее, знала, что такого слова не существует.

Так что я приготовилась снова уйти. Может, найду ближайший отряд революционеров, начну стрелять в надежде на лучшее. Или пойду к краю палубы, сброшусь вниз. В любом случае, я оставлю Лиетт здесь.

«Лиетт, – подумала я, оглянувшись, – и этот сраный кусок…»

Я осеклась.

Старейший следил за мной из своей банки. Следил и… улыбался.

Ртом, которой вдруг отрастил.

Как отрастил? А он изначально так мог? Почему именно сейчас? Разум затопило вопросами, но как только я уставилась в глаз Старейшего и увидела жадную пустоту зрачка, пришел ответ.

Как раз в тот миг, когда дверь взорвалась.

Грохот, дым. В нос ударила едкая вонь севериумного заряда. Дерево раскололось, отлетели металлические петли, пуля пробила дверь и попала мне прямиком в живот.

Лиетт закричала, меня отбросило назад. Воздух выбило из легких. Тело вспыхнуло болью. Оно осталось живо – сигилы на палантине ярко вспыхнули и погасли, чары удачи помогли мне пережить выстрел.

Я покатилась по полу. Сквозь севериумный дым ко мне ринулся человек. Я выдернула из ножен меч, стремясь ударить противника. Второй клинок оказался быстрее, он отбил мой и врезался эфесом мне в челюсть.

Я рухнула обратно на пол. На запястье с силой опустился ботинок. Меч уколол горло. Голос, шероховатый и острый, словно грубо отесанный кинжал, резанул по ушам.

– Сэл Какофония, – ощерилась женщина. – Именем Великого Генерала и Славной Революции Кулака и Пламени я приговариваю тебя к смерти.

Я уставилась снизу вверх в темные глаза, такие же взбешенные, как и в день нашего знакомства. День, когда они приговорили меня к смерти в первый раз.

– Третта Суровая, – я кашлянула кровью. – Знала бы, что ты тут, хоть цветочков бы прихватила.

Короче говоря.

Налет на аэробли пошел не по плану. Это плохо.

Реликвия, за которой мы охотились, оказалась мутной клеткой для сверхъестественной хреновины, способной менять действительность. Это очень плохо.

Сверхъестественная хреновина оказалась сущностью невообразимого ужаса и неудержимой силы, и она хочет свободу. Это капец как плохо.

Прощу, если решишь, что было несколько недальновидно считать, что хуже, чем постоянно сталкиваться с бывшими любовниками, в тот день ничего уже не случится.

– Я месяцами ждала шанса тебя убить, Какофония.

Но надеюсь, что ты поймешь, с чего я это взяла.

Правда, Третта Суровая – женщина, которая меня захватила в плен и собиралась казнить, но я успела сбежать, подпалив ее город – не совсем любовница. Но сейчас она меня связывала. Так что, знаешь ли, где-то около.

– В каждом мгновении дня, в каждом сне я вижу твое лицо.

Ну, а я о чем.

Она бросала резкие фразы между шелестом пеньки, которой стягивала мне руки за спиной.

– Единственное, что меня поддерживало все эти месяцы – представлять твое лицо и то, как я всажу в него пулю.

Как-то даже жаль, что она собиралась меня убить, потому что, за исключением последней части, звучало весьма мило.

– Ну, бля, что ж ты адресок не оставила, я б черкнула пару строк, – отозвалась я, тайком проверяя на прочность путы. Как выяснилось, между всеми своими мечтаниями о моем убийстве, Третта находила время и поднатаскаться в вязании узлов. – Я-то его забыла, после… ну, знаешь.

Пара мощных рук схватила меня за плечи, развернула и вжала в стену коридора. Воздух резко вылетел из легких, а сколько его там осталось, застряло в горле, на которое легло предплечье. Я, конечно, в последнее время ловила полные ненависти взгляды от множества людей, но у Третты Суровой он казался особенным.

Когда я встретила ее в тот роковой день моей казни, Третта была отточенным лезвием: уравновешенная, прилизанная, ни волосок не выбивался. А здесь, в недрах аэробля, я узнавала лишь гнев в ее глазах. Черные волосы отросли, болтались нечесаными прядями. Углы мрачного лица стали не столько отшлифованы, сколько вытесаны, сточенные слишком частыми хмурыми гримасами и слишком редкими улыбками. А мундир, когда-то предмет для гордости, увешанный орденами воен-губернатора, теперь стал…

Дерьмом.

Дерьмом он стал.

– После твоего побега, – продолжила Третта, – после того, как мне не удалось не дать тебе удрать и убивать, и жечь все на твоем пути. После того, как меня понизили, отправили на самую меньшую, мерзкую развалину в Железном Флоте нянчить контрреволюционных вольнотворцев. После того, как из-за тебя я потеряла все.