Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

– Вторым вопросом я собиралась узнать, как ты умудрился так хорошо уложить мне волосы, – продолжила я, – но, кажется, ответ будет тот же.

– А. Нет. Тут потому, что я водил компанию с кучей куртизанок.

Я моргнула.

– Погоди, но…

– Не напрягайся. Что третье?

Я смотрела, как Джеро убирает свои горшочки. И пусть он вроде как сосредоточился на деле, я знала, что краем глаза он следит за мной. Всегда следит, пряча взгляд в морщинках вокруг глаз, за всеми, кто бы ни оказался рядом, где бы мы ни были. Агне этого не замечала, близнецы этого не замечали, удивилась бы, если Два-Одиноких-Старика замечал.

А я – да.

Потому что тоже однажды была солдатом.

– Когда, – тихо спросила я, – ты оставил Революцию?

Джеро продолжил то, чем занимался. Просто движения стали медленнее. Он ждал, что в конце концов я спрошу.

– Когда ты поняла, что я в ней был?

– Заподозрила, когда мы только встретились, – ответила я. – У тебя солдатские привычки – ходил слишком скованно, постоянно искал врагов там, где их нет. Ты знал, как выследить Кропотливого, где он прятал бумаги, как использовать векаин. – Я скрестила руки на груди, уставилась на Джеро. – Дезертирство из Революции карается смертью. Но ты до сих пор жив.

– Жив.

На этот раз он замер. Уперся ладонями в стол. Содрогнулся всем телом так сильно, будто съежился в кого-то сломанного.

– А мой брат – нет.

«Ага. – Я поморщилась. – Вот и оно».

Джеро покачал головой, попытался вернуть самообладание и не сумел.

– Брат был старше меня. Когда он присоединился к Революции, я пошел за ним. Мы сражались. Мы убивали. Он погиб. Наш сержант не дал мне забрать тело. Мы отдали Революции годы службы, годы войны, жизнь моего брата. – В голосе прорезалась горечь. – А Революция не дала ему даже могилу.

Джеро снова содрогнулся. Я смотрела ему в затылок – и хотела сказать себе, что молчу из уважения, мы с Джеро бойцы, мы привыкли к молчанию. Мы говорим оружием, действиями, но не словами. Я сказала себе…

Но не врала достаточно хорошо, чтобы поверить.

Но поверить проще, чем жить с правдой. Потому что я видела столько смертей, потеряла столько людей, прошла столько миль под грузом своих шрамов, и попросту всегда ждала, что умру где-то, где никто меня не оплачет, никто не похоронит. А правда – то, что в ответ на слова Джеро, холодные, горькие, надтреснутые, я чувствовала… ничего.

И эта правда ранила меня глубже любого клинка.

– Как его звали? – спросила я.

– Джанди, – ответил Джеро.

– Нет, имя, которое ему дали. Вам дали.

Джеро оцепенел. Осторожно глянул на меня через плечо.

– Минувший, – ответил он. – Джанди и Джеро Минувшие.

Это многое объясняло.

Революционные имена – такая мешанина извращенной логики, значений и прилагательных, но в основных моментах я разобралась. Когда семья присоединялась, они получали от Великого Генерала имя, основанное на их преданности или ценности для его Революции. Некоторые – Гордые, Суровые, Неумолимые, Благовольный – считались почитаемыми.

А некоторые – нет.

– Два-Одиноких-Старика знает?

– Именно поэтому он меня и нанял. Остальные не знают. – Джеро опять бросил на меня взгляд. – И знать им не обязательно.

Я кивнула.

– Где погиб твой брат?

– Кто такая Лиетт?

Я дернулась, как от удара. И первым порывом было вытащить это имя у него через гланды. Но пришлось довольствоваться мрачным взглядом.

– Чего?

– Ты звала ее во сне. Я не выдаю тайн, не получая их взамен. Я скажу, где погиб Джанди… если ты скажешь, кто это такая.

Сколько людей знали Джеро Минувшего? Немногие, наверное. А может, теперь только я. Ему было нелегко это говорить, я понимала. Тайны – как ножи, засевшие в сердце. Их больно носить, но еще больнее – трогать. И судя по тому, как Джеро стоял, по-прежнему содрогаясь, по-прежнему съеживаясь, этот засел особенно глубоко.

И все же.

Не так глубоко, как мой.

– Ладно, – произнес Джеро, когда тишина очень уж затянулась – я демонстративно не отвечала. – Хватит болтовни. Надо еще закончить твою маскировку.

Я глянула на свои предплечья, на скрытые под слоем грима татуировки, и нахмурилась. Джеро впечатляюще потрудился, не пойми неправильно – но у меня в равной степени впечатляюще затекло все тело от долгого неподвижного сидения. Я, конечно, осознавала всю тонкость операции, однако начинала подозревать, что могла бы уже перестрелять всех на пути к этим сраным птицам.

Джеро, ничего не замечая, распахнул дверцы своего шкафа и принялся перекапывать одежду с энтузиазмом течной сучки.

– Мои навыки работы с гримом, сколь бы ни были потрясающи, как мы убедились, все же не вполне достаточны, чтобы провернуть наше дельце. – Джеро перебирал кучу нарядов, костюмов и шляп – у него было очень много шляп. – Пусть сейчас ты и выглядишь как та, кто не может прорыгать первые шесть куплетов «Моей дражайшей матушки», мы оба знаем, что это не так.

– А тогда ты проникся, – буркнула я ему в спину.

– И хотя я всецело верю в твою способность вести себя прилично, – продолжил Джеро, не обращая на меня внимания, – на одной вере только до кладбища можно доехать. – Он умолк, улыбнулся какой-то находке и вытащил ее из шкафа. – Моя задача…

Джеро повернулся ко мне, держа одеяние обеими руками и сияя улыбкой.

– Подарить тебе все преимущества.

С его пальцев струился длинный отрез мерцающего шелка аметистового цвета. Крой по моде империи – свободный от бедра, с обтягивающим лифом и широким поясом. С меня, кажется, только за просмотр такого должны были взять плату.

– Ну? – поинтересовался Джеро, и в его взгляде смешались ожидание и нетерпение.

– Это платье, – заключила я.

Судя по тому взгляду, что он адресовал мне, было бы куда милосерднее двинуть ему по роже, а потом скормить ему его собаку.

– Это платье скрупулезно создано по последнему писку катамской моды, – продолжил Джеро. – Оно одно уже позволит тебе легко смешаться с элитой Империума. В нем ты можешь застрелить кого-нибудь хоть посреди приема, и все просто посчитают это последним веянием. – Он поднял руку, передумав. – К твоему сведению, никого застреливать посреди приема не нужно.

– Ага, это мило и все такое, но, – я обвела ладонью свои бриджи, почему-то все еще грязные, несмотря на стирку, – я как-то больше… – мой взгляд задержался на очень длинной, очень красивой юбке, – по части штанишек.

– Ты идешь на роскошный прием для роскошных людей, – отозвался Джеро. – А роскошные люди не носят штаны. – Он шагнул ближе. – Слушай, ты поймешь, о чем я, как только примеришь.

Я отскочила на шаг, словно Джеро наставил на меня оружие.

– Откуда ты знаешь, что оно мне вообще подойдет?

– Умоляю. Мадам Кулак специально сшила его для тебя.