Сэмюел Сайкс - Десять железных стрел [litres]

Собственный голос прозвучал в моей голове так тихо, но Какофония все равно заставил за это поплатиться. Боль затопила меня, разорвала в клочья тело, обратила кровь в пар под хлещущим горячим языком. Мучительно.

Но у меня бывало и хуже.

А он – не тот, от кого я намерена выслушивать такую херь.

– Не ничто. Не твоя слуга. – Из уголков рта упали капли слюны, зашипели на латуни. – Мое имя… Сэл Какофония. Мы заключили сделку.

Боль отступила. Пар рассеялся. Жар остыл.

Самую малость.

– Хочешь порвать, так вперед, – продолжила я. – Без меня ты никуда не уйдешь. Без меня ты никого не убьешь. Без меня ты останешься гнить в той черной дыре, в которую я тебя заброшу.

Его латунь вновь подернулась рябью, взбаламученная. Но жар под моей ладонью продолжил отступать. Я подняла револьвер.

– Со мной, – прошептала я, – ты даешь мне мою месть. И я даю тебе…

– Гибель.

С этим словом рассеялась последняя нота агонии. Тело постепенно пришло в себя. Кровь остыла. Вернулась знакомая, обычная боль. Но это слово, ухмыляющееся, восторженное слово…

Я ощущала его еще долго.

Я медленно поднялась на ноги. Нашла кобуру, убрала в нее Какофонию, натянула одежду, пристегнула ремень на пояс. Какофония лег на бедро привычной тяжестью, финальным аккордом боли.

Хорошо. Нужно было запомнить эту боль. Запомнить, почему я сюда пришла. И почему должна была уйти.

Не Джеро. Не Агне. Не призраки, которые за мной следовали, не сны, которые меня терзали. Не возвышенные идеалы, и фантазии старика, и вся эта трепетная, лживая брехня о том, чтобы сделать мир лучше.

У меня за плечами лишь пепел. Впереди – ничего, кроме списка. Ничего, кроме людей во мраке, которые должны умереть за то, что сотворили. Ничего, кроме шрамов и имен, которые должны за эти шрамы ответить.

Ничего, кроме мести.

И него.

Я шагнула к двери, толкнула ее, и вместе с ним мы отправились мстить.

Терассус, как мне сказали, после той ночи стал другим.

Обительщики оставили на пути к торжественному приему груду развалин, дорога чучела к особняку зияла шрамом из почерневших отпечатков ног. Снег благородно пытался скрыть под собой этот ужас, но на самом деле сумел лишь подарить мертвецам могилы глубиной меньше обычного.

Уцелевших обительщиков выследила и казнила стража, отряды которой увеличились в три раза – выжившая знать приказала своей охране тоже прочесывать город. Погибших подсчитали, уведомили их семьи. На следующий день в сгоревший особняк отправилась поисковая группа, готовая сразиться с чучелом. Все, что они обнаружили – это жуткую груду рассыпавшихся пеплом трупов и веток, увенчанных черепом, что возвышалась над руинами и осыпалась гнилью под порывами сильного ветра.

Злые чары, окутавшие Терассус той ночью, оставили рану. Люди, когда-то считавшие, что их величайшая забота – жаловаться на знать, забились в дома, слишком боясь выйти и оплакать сограждан.

Некоторые, как я, гадали, сколько из них больше никогда не выйдут из четырех стен.

– Утречка, соседушка!

А некоторые – нет.

Урда стоял на кухне таверны, позади него тихонько шипел паром варочный котелок. В руках Урда держал пару чашек, полных горячей бурой жидкости. На лице его сияла широкая улыбка.

Словно день был самым обычным.

– Как спалось? – Урда подошел ко мне, продолжая лучиться счастьем. – Не поверишь, но я спал потрясающе! Был уверен, что вот просто умру на спине той гигантской птицы. Что она меня уронит, или выбросит, или проглотит и вытошнит густую кашицу, которой когда-то был я, в клювики своим детишкам… ты знала, что птицы так делают? Мерзость… Но где-то после того, как я сорвал голос, полет стал просто… захватывающим! Кофейку?

Урда сунул мне в руки чашку. Я уставилась в нее. Кофе. Самый обычный кофе. Урда вручил мне его, словно все в порядке, словно мы ничего не натворили, словно из-за нас никто не умер.

– Невероятно, правда? Я! Урда! Ветер бил в лицо, трепал волосы и одежду, а я совсем не боялся! Ну, немного, когда перья срывались и одно, кажется, попало мне в рот, но в остальном было невероятно! Поверить не могу, мы правда летали! Поверить не могу, что мы будем летать еще! Разве не поразительно? Ой, ты не пьешь кофе, потому что слишком горячий?

Не знаю, что сыграло.

Может, его улыбка – слишком широкая и гордая. Или то, как он все лепетал, трепался, как ни в чем не бывало. Или мне просто было больно, и я хотела, чтобы кому-то стало больнее.

Не знаю, почему внутри что-то сорвалось.

Все еще не знаю, когда я швырнула в него чашкой.

Урда взвизгнул и повалился на пол, хватаясь за лицо. Я лишь слегка оцарапала его осколком фарфора, на щеке осталась едва заметная красная полоска. Но Урда уставился на меня так, будто я только что пырнула его мать.

– С-сэл, – прошептал он. – Что ты…

– Ты знал?

– Что?

Я схватила его за ворот, рывком поставила на ноги, подтащила так близко, что ощутила запах высыхающего на коже кофе.

– Ты знал? – повторила я. – Ты знал про Обитель? О нападении?

– Я… я не… я не… – Урда бешено замотал головой. – Я… я должен был всего лишь нарисовать… нарисовать карту… я не знаю, что…

– Карту. – Я впечатала его спиной в стену. – Столько мертвецов, все покатилось к чертям, а ты просто рисовал сраную карту?!

– Сэл, пожалуйста! – К глазам Урды подступили слезы. Он затрясся так сильно, что я почувствовала сквозь его одежду. Его голос превратился в дрожащий поток страха. – Я не… Я не могу… Я не… Я не понимаю, чего ты хочешь!

Честно говоря, я и сама не понимала. Этим никого не вернешь. Не сделаешь то, что мы натворили, менее ужасным. И, ясен хер, не возместит потерянное всем призракам, всем мертвецам, не исправит всю ложь, все концовки, о которых я думала, но они не сбылись.

Все это заботы целителей, послов, строителей – тех, кто умеет чинить.

Я же? Я всегда умела только причинять боль.

Чем и занялась.

Я стиснула ворот Урды так, что затрещала рубашка. Чарограф пялился на меня, из его глаз уходил свет, тело обмякло. Как будто он умер. Даже как назло не отбивался, не дал мне той боли, за которую я могла держаться.

– А НУ ОТПУСТИ ЕГО!

За него это сделал кое-кто другой.

Что-то врезалось мне в спину. Руки, слишком тощие, чтобы меня задушить, повисли на шее. Ноги, слишком слабые, чтобы причинить мне боль, заколотили по моим ногам. Кто-то, совершенно не умеющий, изо всех сил отчаянно пытался меня убить.

Я схватила одну руку, скинула напавшего на пол. Ирия с грохотом приземлилась так, что из легких вышибло воздух. И все же она сразу подскочила, хрипло задыхаясь, выхватила хлипкий ножик и встряла между мной и Урдой.

Так себе стойка – я могла бы сбить ее с ног легким толчком. Так себе хватка – я могла бы вырвать нож у нее из руки. Я видела лишь способы ее покалечить. А она видела лишь того, кого ей надо остановить.